И эта их новая жизнь тоже скоро закончится. Конец приближался неминуемо.
– Я всё равно пойду его искать. Сидите здесь, сколько хотите. Я его люблю.
– Любовь того не стоит.
– Тогда что ваще стоит? Ради чего половина из вас биться пошла? Чтобы любить не запрещали.
– Я с тобой, – вызвалась Кейт.
– Что? Я запрещаю! – тут же откликнулся Ник с другого конца подвала.
– Что-что, прости?
– Девушки не должны стрелять! И вообще!
– А ничего, что у нас девушки тоже в армии служат, офэт? А мы с вами до этого бились рядом?
– Да, но теперь… теперь ты моя девушка!
– А ты – жертва патриархата! Спроси у Майкла, что с такими в 1848 году делали!
– Екатерина, немедленно…!
– Да отвалите, – махнула рукой Дана, – Никого я не тащу. Дайте поспать. Всё болит.
– Можно посмотреть? – осторожно поинтересовался Ник, – Правда, я ветеринар.
– А я та ещё сука.
– Ник, осторожнее, сильтупле.
– Я пытаюсь.
К вечеру стало понятно, что никуда Дана пойти не сможет – пускай, оно и к лучшему.
К вечеру у Киры появились другие проблемы.
– Говорит, что ничего не боится.
– Может, она права?
– Бедная девочка совсем о себе забыла. Её нужно направить на спасение собственной жизни.
– Разве эгоизм – не грех?
– Сын мой, есть разница между самопожертвованием во благо и жертвой бессмысленной.
– А она думает о первом?
– Поговори с ней, Кира! Тебя уважают.
Кира вздохнул.
– Вы меня все как-то не так видите.
Но он пошёл за батюшкой, потому что, действительно, как всегда – кто, если не он?
Комната Марии раньше была, наверное, подсобкой или раздевалкой. Намного теснее, чем подвал, она, всё же, казалось уютнее: синие обои, оставшиеся от интерьера клуба, кровать-раскладушка, дырявый полосатый матрас, проеденный молью плед, даже подушка. В другом углу – школьная жёлтая парта, на которой, помимо здоровенного радиоприемника, микрофона и раскрытой книги был один-единственный цветок в горшке, алый, как пламя. На офисном стуле, поджав ноги, сгорбилась фигурка в огромных наушниках, почти слившаяся с микрофоном. Кира так привык слышать её голос, искажённый радиоволной, что сейчас, в реальности, он звучал даже как-то неправильно. Мария заметила их краем глаза, но договорила до конца, включила трансляцию музыки, сняла наушники и лишь тогда повернулась к гостям.
– Четыре минуты десять секунд, – предупредила она. Батюшка улыбнулся осторожно и вышел, оставив их в молчании. Кира долго ничего не говорил, хотя время его шло. Потому что, если Мария правда не хочет, он не имеет права убеждать её.
– Мне всё было интересно, слышат ли меня они.
Она заговорила первой – хороший знак. Повернулась на стуле, взглянула куда-то за него. Её взгляд… вся она казалась намного слабее этого голоса, способного, наверное, управлять целыми армиями. Худая, с вытянутым лицом, которое многие назвали бы некрасивым, но Кира благоговел. Любой бы благоговел на его месте, но честь выпала ему.