Я видел, как мышцы лица Таволги импульсивно сократились. Не прав был Профессор Воды: детство в детдоме не было безоблачным. Да, Таволга большой. Да, Таволга добрый. Но мышцы сокращать умеет. Такого не запряжёшь и не прицепишь. Но в дороге с ним надёжно. Богини никогда не ошибаются, если они настоящие.
После таких высокоинтеллектуальных поздравлений в диком сосновом краю и объёма выпитого алкоголя, в размере «едва достаточно», я тоже должен был выпендриться и потребовал: «Дайте мне слово! Дайте свидетелю слово!».
«Дайте Пришельцу слово», – поддержали меня столы. И я с удивлением почувствовал симпатию ко мне со стороны местных жителей – это было приятно. Волны нежности и алкогольной зависимости стали накрывать мою душу.
– Уважаемая Елена Эрвиновна, – сказал я, поднявшись со своего места и торжественно вытянув руку с рюмкой в окружающий эфир. – Как филолог филологу, которым я, к сожалению, не являюсь, хочу Вам напомнить: «Дитя – это гость в вашем доме. Его надо любить и уважать, но не властвовать над ним, ибо оно принадлежит богу. Побольше вам божественных гостей…
И ВЫШЕ СТРОПИЛА ПЛОТНИКИ!!! – заорал я на всю поляну.
Вряд ли кто-то из присутствующих понял смысл последних слов, но мой душевный подъем был подхвачен.
– Ввышш-шее!!! – подхватило собрание, и начался перезвон рюмок и стопок. Видимо, каждый понимал по своему и вкладывал свой смысл, выкрикивая: «Выше!», но тост пришёлся по душе всем присутствующим и плавно перешёл в традиционное «Горько!». Так же малопонятное для понимания.
И только Таволга, слегка прищурившись, тихо прошептал мне на ухо:
– И после его смерти я уже никому не могу доверить выбор скакуна?
– Чёрт! Ребята, вы достойны друг друга! – вскричал я на том же душевном подъёме, но, уже чувствуя досаду на себя за неловкое обращение исключительно к невесте, и незаслуженную попытку отодвинуть жениха на второй интеллектуальный уровень. – И я благодарен судьбе, что я здесь и сейчас! Значит, так надо!
Я вспомнил, что первый раз я испытал такой же душевный подъем, когда в разговоре с однокурсником случайно выяснилось, что у него любимый писатель – Хемингуэй. Но когда совпало и любимое произведение – «Острова в океане», мы с ним испытали такое единение душ, которое трудно забыть. В то время никто из наших ровесников не читал Хемингуэя: он уже успел выйти из моды и перейти в классики. А уж сама книга, как мне тогда казалось, вообще, никому не известна, и только мне принадлежит радость её прочтения. Вот и сейчас, я никак не мог предполагать, что Таволга кроме журналов «Охота и охотничье хозяйство», читал ещё и Джерома Сэлинджера. Проклятая гордыня! Досада стала заливать мою душу, а я решил залить её алкоголем.