– Ну да, есть такая профессия – родину защищать, – промямлил Швиндлерман и потом жёстко добавил, – нам нужен в школу учитель музыки. Ты нет?
– Я нет. Я с детства хочу убить медведя – нечего было наступать на все подряд. Ведь так иногда хочется затянуть: «Ви а вэ чемпионс, май френд!».
Конечно, есть Кукушкинское право на песню, но тут надо тренироваться.
Глава 28. В первой половине сентября наступила ясность
В первой половине сентября в природе наступила ясность: листья ещё не облетели, но лес и небеса уже стали прозрачными. И мне начали сниться осенние сны.
В первом сне, мы с женой и немногочисленными родственниками сидим у гроба. В зале расставлены и другие гробы, и другие люди неторопливо тихо прощаются со своими покойниками. Тускло освещённые церковные стены увешаны старинными иконами. Хочется их рассмотреть, но надо скорбеть. Вдруг душа умершего действительно ещё здесь, витает и наблюдает, как ты горестно скорбишь…
Нет, бесполезно. Душу-то, как раз и не обманешь.
А за соседним гробом развёртывается целое представление. В гробу лежит здоровенный мужик, весь в наколках, перстнях и с золотой якорной цепью на шее. Пальцы давно потеряли способность соединяться вместе. Интересно, как такие люди за обедом ложку держат? Сначала начинает голосить мать, сообщая всем присутствующим, что боженька забирает у него второго сына, младшенького она уже похоронила. И вопрошает Всевышнего: «За что?». А мне, сидящему рядом, хочется спросить у него же: «Сколько людей этот амбал успел положить, пока ты спал?». Потом начинает истерить жена, сообщая, что носит его второго ребёнка, и уже непонятно зачем. Первый ребёнок, дочь, тоже здесь, подражая матери и бабушке, механически лобызает труп. Две женщины соревнуются между собой, как сильнее излить своё горе. А мы, все присутствующие, включая уже умерших, просто зрители и свидетели. Мать отрабатывает свой кусок наследственного пирога, а жена свою будущую свободу – она ещё молодая, уже обеспеченная женщина, и она точно не собирается оставаться вдовой и будет скорбеть, скорбеть, скорбеть.
Мы уходим, и уже в дверях моя жена просит, что её точно не надо ее отпевать – «не хочу участвовать в этом лицемерии».
Во втором сне я видел, как моя жена очень долго поднимается вверх в лифте. Только лифт был больше похож на вагон электрички – сиденья напротив друг друга. И незнакомый мальчик лет двенадцати все время приставал к ней с одним и тем же вопросом: «Ну, когда же, мы, наконец-то, приедем?» И жена каждый раз пыталась ему что-то объяснить. А когда подъем закончился, они оказались в сером странном помещении, больше похожем на зал ожидания автовокзала. Все молчаливы, суетливы и напряжённо чего-то ждут. И в этот момент жена обращается ко мне: «Андрей, ты давай сильно-то не задерживайся, мне без тебя тут плохо».