– Нет, – честно признался я.
– Вот и у меня тогда не было, – сказал Васильич, – и почему я решил, что надо кидать нож? Но ведь сработало. А у тебя?
– Скорее да, чем нет. Ты, например, уже не орёшь…
– Да… – потянул Васильич, и в этом «да» я почувствовал раскаяние. – Давай бери бутылку, и пойдём, я покажу, где Электрощит уложил четверых моих корешей. Говнюки, правда, они были… отборные.
Луна поднялась уже высоко и усохла в размере. Свет был уже не такой яркий, облака понемногу затягивали небо. И тащиться пьяным с пьяным Кукушкиным навстречу новым приключениям никак не хотелось.
– Давай, включай освещение, – вполне миролюбиво сказал Васильич.
Я поднялся с лавки, примерился и двумя руками схватил Луну на небосводе. Плавным движением попытался сдвинуть её вниз, но руки соскользнули. Я попробовал ещё разок, но ночное светило не поддавалось. Тогда я выдохнул на светодиодный лик Луны спиртовым концентратом и начал натирать его правой рукой, как протираю свои очки. Сзади подошёл Кукушкин и заглянул мне через плечо. Его взгляд был безумный. Он встал передо мной и попытался ухватить Луну снизу. Но руки его тряслись (и где он только успел так набраться?!). И не хватило роста. Он был пониже меня сантиметров на восемь.
– Встань на моё место, – предложил я, – у тебя неправильная диспозиция.
Кукушкин согласился, и у него почти получилось. Заглядывая в щёлочку прицела между его ухом и черепом, я пытался угадать направление его взгляда и корректировал действия по захвату Луны: «Чуть левее, ага, глубжее, заводи…» То Кукушкин постоянно шевелил своим волосатым ухом, то Луна сама по себе начинала двоиться – но прицел постоянно сбивался.
– Отвали, – в конце концов сказал Кукушкин. – Я сам.
Но продолжать не стал. Он повернулся ко мне с ясным взором и совершенно трезвым голосом вынес окончательный вердикт:
– Ну, ты и приду-р-ооок!
– А как я, по-твоему, ещё мог включить для тебя освещение? – ловля Луны так благотворно подействовало на мою психику, что я перестал обращать внимание на оскорбления моего Эго.
В ответ Васильич интеллигентно матюгнулся и направился к началу тропы, ведущей в котлован. Но немного не дотянул и совершил скоростной спуск через кусты. Наступила тишина. Но я не успел напрячься по этому поводу и представить переломанного старикашку, пронзённого насквозь стеблями бамбука. Снизу послышался многоэтажный мат Кукушкина. «Выше двух этажей», – определил я. Так как, достигнув меня, ругательства поднимались выше.
Я заглянул вглубь котлована. В свете лампы, предусмотрительно включённой мной, когда пополнял запасы коньяка, Васильич, слегка прихрамывая, уже доковылял до «хижины дяди Жоры» и скрылся внутри. Вот тут-то я и напрягся и даже протрезвел. Васильич точно бывал здесь раньше, точно знал, куда идти и где начинается тропа. А как он проник на станцию ночью? Я ему даже калитку не открывал. И что он делает в Жоркиной каморке? Мне все-таки доверили охранять все это хозяйство… И тут в дальнем левом углу станции появился свет. Он усиливался, как будто издалека подъезжала машина с включёнными фарами. Из ближайшего левого угла навстречу хлынул такой поток света, что я почти ослеп. Снизу, из котлована орал Кукушкин. Сначала я не понял, потом разобрал. Он интересовался: горит – не горит; горит – не горит. Вместе с утвердительным ответом я отправил вниз привет его маме по-английски. Но Васильич не понял. А я стремался. Я очень сильно стремался. Моя трусливая законопослушная душа тряслась и боялась одновременно. Как будто мы совершили что-то ужасное и непоправимое. Ну, например, отправили в космос пустую ракету. Без космонавтов. Или врезались на машине в столб. Столб упал, и теперь весь Пырский район на несколько дней погрузился в темноту. Нас найдут и обязательно посадят. И будем мы сидеть ни за что, как попугайчики в клетке. Кукушкину то что, ему не привыкать.