После последнего идиоматического выражения я впал в кому. И уже не первый раз, за все время путешествия, меня снова посетила мысль: «И что я дома не остался?»
Но орнитология звала! И я продолжил сбор свидетельских показаний:
– Агафья Ивановна, и много у вас здесь Жар-птиц водится?
– Одна и осталась.
– А сколько было?
– Да столько и было.
– Значит, они у вас здесь не гнездятся?
– Да с кем ей тут гнездится? С петухами местными? Так всю породу изведёшь.
– Точно последний экземпляр? – спросил я с пристрастием. – Точно светится?
– Век воли не видать, – заявила старушка.
– Откуда это у вас, Агафья Ивановна такие просторечные выражения с яркой выраженной экспрессивной окраской? – процитировал я вердовский редактор – Несвойственные литературной речи.
– Я матом не ругаюсь, – испугалась старушка. – Это я у мужа нахваталась.
– Он что, был уголовником?
– Боже упаси! Что ж ты на меня все беду-то навешиваешь. В лесхозе у нас действительно бывшие зэки работали. Вот он и перенял от них. Двоечник!
Потом она стала рассказывать, как Семён плохо учился в школе и что из этого вышло. Но я уже не слушал. Я думал: вот оно! Вот он звёздный час орнитолога. Убить последний экземпляр неизвестного науке вида – это навеки вписать своё имя в историю науки. В орнитологии даже хуже, чем в криминалистике: нет трупа – нет доказательств. И никто потом не посмеет сказать про тебя: «Ну и мудак, был этот Семён – убил последнюю Жар-птицу на земле».
Воодушевлённый приближающейся славой, я торжественно вышел из-за занавески к столу и сразу почувствовал неладное. В воздухе висело какое-то напряжение. Я сел на свой стул и только тогда заметил, что первая тарелка с потенциально остывшими блинами усохла так, как будто ждала меня с прошлой недели. Про славу первооткрывателя пришлось забыть. И тут мохнатая лапа из-под стола, прямо напротив меня, молниеносно прочертив полукруг в воздухе, зацепила когтём верхний блин и скрылась под скатертью. Пока я протирал глаза и высчитывал, какой длины должна быть лапа, радиус поворота и угол атаки, следующий блин описал дугу и тоже скрылся под столом. Как можно с такой скоростью пожирать блины? Я же знаю, кошки, когда расстаются с последними зубами, не жуют еду, они заглатывают добычу целиком, почти как удавы. А тут даже не заглатывают, тут засасывают гигантские блины Агафьи Ивановны словно пылесосом! Я заглянул под стол. Под столом блины не валялись. Только пушистый Васькин хвост свешивался с противоположного стула и подобно маятнику жизнерадостно выстукивал время. Я отодвинул тарелку с блинами ближе к центру стола. Лапа прочертила очередной полукруг и ни с чем вернулась под стол. Вторая попытка также не увенчалась успехом. Из-под стола послышалось недовольное сопение. Потом на столе появилась лапа и медленно, сантиметр за сантиметром, стала ощупывать столешницу. Как человек, который еле-еле дотянулся рукой до верхней полки и теперь пытается на ощупь отыскать вчерашнюю заначку. Шансов у Васьки не было.