– Вот ты спросил, и я только сейчас осознал, что не собирался ничего бросать. Мы даже дом строили: я оформил участок, взял кредит, купил фундаментные блоки и плиты перекрытия – в доме не должно быть мышей. Отец Серёги Ганюшкина, моего ученика, разравнял участок бульдозером. Муж учительницы младших классов, тоже Серёга, наш сосед, выкопал мне фундамент трактором «Беларусь». Все это делалось по-товарищески, денег у нас все равно не было. А потом я поехал в район, в местную ДПМК и ещё в какую-то строительную организацию, просить то ли экскаватор, чтобы углубить котлован, то ли кран. В одной конторе у меня не срослось, а в другой я встретился с начальником, с которым мы мило побеседовали. Я не помню этого человека, не помню, как он выглядел и детали разговора. Только тёплое пятно от этой встречи осталось до сих пор. Он готов был мне помочь и посоветовал действовать через главу сельской администрации Емелина, чтобы тот обратился к нему с соответствующим запросом. И тут все дело встало. Емелин грёб только под себя. Построил новое здание фельдшерского пункта в селе, а потом, в последний момент, отдал его своему сыну в качестве жилого дома. К такому человеку я даже обращаться не захотел. Попытался ещё в нескольких местах и сдался. Остатки кредита сдал в банк. И теперь благодарен всем, кто не помог мне тогда. Построй я тогда свой дом, я бы застрял там навсегда или хуже. Название села было однокоренное со словом «петля», и мужики там вешались регулярно. Видимо дело в названии, потому что других разумных объяснений у меня нет. Вот у вас в деревне существует привычка вешаться по утрам?
– Нет, – ответил Швиндлерман, – случаев суицида у нас не было. Морально-этическая атмосфера в деревне основана на старообрядчестве, а у них это не приветствуется.
– Вот и я не припомню, чтобы в бабушкиной деревне кто-нибудь когда-нибудь повесился. Местная Анна Каренина была. Одинокая, больная на голову женщина, но своё решение приняла осознанно – сама бросилась под поезд. На нас, детей, это произвело очень удручающее впечатление, потому что особенно жалко было её стариков. Растили, растили, а в конце жизни снова одни и уже никому не нужны.
А в том селе раз в год обязательно кто-нибудь находился. Как будто черт ходил по селу и уговаривал мужиков – бросай, чувак, мучиться, бросай, чувак, мучиться.
– Я слышал истории, что жена не дала мужу похмелиться, он пошёл и в знак протеста повесился на берёзе, – неуверенно произнёс Швиндлерман.
– Понимаешь, это очень простое объяснение, мол, напился и удавился. Если бы это работало, все алкоголики в стране давно бы повымирали. Здесь что-то связанное с угрызениями совести, с безысходностью. Я знал некоторых. Достаточно цельные личности, у всех были жены, дети. Правда, у всех у них была общая черта – жена в семье была лидером и главой. А они так, на подхвате, почти рабы. А напился – снова свободный человек.