– О, Амон, покровитель Обеих Земель!
От голоса Куша затрепетало пламя близрасположенных к нему факелов, и жрецы поднялись с пола, чтобы присоединиться к своему собрату.
– О, Амон! – заговорили они нараспев. – Истинный бог Египта, не оставляющий милостью своею многострадальную землю в самые тяжелые времена! Не отверни свой лик от Египта, восстанови справедливость, верни разум потерявшему его, заставь вспомнить утраченные истины, накажи виновных, о, могущественный Амон, покровитель Уасета… – от каждой фразы пламя факелов меркло, будто тяжко вздыхая, и, казалось, точно огромные, невидимые и страшные силы приводятся в движение от этих молитв, творимых без солнца в подземельях храма. Быть может, силы эти шли прямо из подземного царства, от коварного Сета и всех тех, кто ушел в миры мертвых, утопая в крови своих соплеменников? Море зла, таящееся в непроглядной тьме, вскипало ненавистью, над ним собирались тучи жестокости, и великая армия отвергнутых богов во главе с рассерженным Амона-Ра, подобно черным птицам, летели по серому небу подземного царства, собираясь в могучие стаи, и небо это становилось черным от их гнева, обращенного на нечестивца и предателя Эхнатона…
Что-то произошло за это время с начальником скульпторов. Он по-прежнему любил уединение и подолгу работал, не выходя из мастерской в резиденции фараона. Но все чаще его видели угрюмым, с помутневшим взором, а для Халосета стало привычным ежедневно приносить ему большой сосуд пива, без которого мастер теперь не желал обходиться. Ученика мало беспокоили причуды учителя, а, между тем, новые привычки Тутмеса были вызваны внутренними переживаниями, причины которых крылись за стенами царского дворца, где среди окружения фараона появлялись новые люди, услужливые и приятные повелителю, умные и обходительные, умевшие ублажать его слух светской беседой. Поглощенный величием дела Атона, фараон с готовностью перекладывал обязанности управления государством на плечи сметливых придворных, и был похож на дитя, увлеченное какой-то волшебной игрой. Но царица Нефертити не была от этого счастлива. Тутмес видел, как она, подобно цветку на палящем солнце, с каждым днем все больше вянет от лицемерия придворных и отрешенности фараона. Скульптор не мог спокойно видеть, как угасает ее неземная красота, тени скорби ложатся под глаза, закладывая тонкие морщинки у губ и на переносице. Но что он мог сделать, как только с болью созерцать страдания той, которая для него была дороже жизни?
Все шло своим чередом. Египет славил фараона, страна переживала счастливое время расцвета. Но не в каждом сердце царила весна…