Хеттское царство. Хаттус.
Такенс, одетый в традиционный наряд хетта, быстро вышел из дворца и зашагал прочь, пересекая сад. В дверях показался Рабсун в сопровождении какого-то человека с выправкой хорошо тренированного воина и скрывающегося под накидкой. Рабсун что-то сказал ему, указывая подбородком по направлению уходящего жреца. Человек с почтением кивнул и поклонился, после чего поспешил следом за Такенсом, по дороге успев дать распоряжение двум охранникам, встретившимся ему по дороге, пока он шел по саду владыки. Те, обменялись только им понятными знаками, оставили свои посты и последовали за человеком в накидке, который явно обладал достаточной властью над ними, чтобы его приказания исполнялись незамедлительно. Все трое покинули пределы дворцового сада и устремились за удаляющимся жрецом.
Внешне сдержанный Рабсун, в душе предвкушающий исполнение своего замысла, некоторое время стоял, скрестив руки на груди, глядел им вслед, затем, полагая, что мгновенных результатов ожидать не следует, с надменным видом вернулся во дворец.
День клонился к вечеру, и нестерпимый зной уже начал уступать место прохладе. Но Тутмес признавал только ночь, когда появлялись звезды. А во дворце уже царило оживление, и Нефертити вышла на прогулку по необъятному дворцовому саду с его бассейнами и причудливыми растениями. Тутмес знал об этом ежедневном ритуале, но каждый раз с замиранием сердца ждал этого часа. И когда он наступал, ваятель садился у самой двери павильона знал об этом ежедневном ритуале, но каждый раз с замиранием сердца ждал этого часа. И когда он наступал, ваятель садился у самой двери павильона и делал вид, что поглощен работой; в действительности же все его внимание было устремлено в глубину сада, где среди растений на дорожке в любой миг могла появиться прекрасная царица Египта в сопровождении свиты. И когда это случалось, Тутмесу стоило невероятного труда удерживать свой взгляд на скульптуре; но он не видел ничего, кроме Нефертити, степенно и грациозно выступающей среди красавиц-рабынь. Но разве эти девушки могли сравниться с блеском царицы? Она затмевала их своим светом, как солнце застит луну и звезды. И Тутмес был ослеплен ею, даже если не смотрел в ее сторону. А она приближалась и окликала его по имени. Тогда Тутмес делал вид, что лишь теперь заметил царицу, вставал и, пряча взгляд, учтиво приветствовал супругу фараона. В его движениях читалась холодная сдержанность, а в душе низвергались потоки раскаленной лавы. Процессия не спеша удалялась, а скульптор долго стоял, не приходя в себя, и дорогой образ застилал от него все окружающие предметы. Когда же, наконец, он ощущал себя в реальном мире, в первую очередь, ему бросалась в глаза скульптура со следами таких ошибок, которые он бы не простил даже своему ученику. Казалось, изваяние переболело тяжелым недугом, превратившим его лицо в пустыню, испещренную каналами. И всякий раз Тутмес, досадуя на себя, давал слово в этот роковой час не заниматься с камнем. И он дробил гипс, разминал глину, шлифовал скульптуры, а сам думал об одном, пытаясь дать себе отчет: зачем он смотрит на Нефертити, что заставляет его сердце трепетать при ее появлении? И он задумывался над тем, что своим поведением дает повод для сплетен, и клялся себе, что в тот час, когда царица пройдет мимо его мастерской, все окна и двери будут закрыты и он не выйдет на ее голос. Но сдержать эту клятву было выше его сил. Ночами он разговаривал с изваянием, подолгу сидя рядом на полу и глядя в нарисованные глаза. Он любовался красотой лица и тела статуи, проклиная себя за слабость и неумение победить свои чувства к прекраснейшей из женщин. И он знал, что любит ее не только за необычайную красоту; царица была для него воплощением божественного идеала. И не мог он пересилить в себе чувство любви, как и решить, что с ним делать?