И вот блудная жена явилась – больная, спивающаяся, истеричная до предела. Видимо, в столице оказалось намного сложнее, чем она предполагала, театральное сообщество ее не приняло. Одно дело быть звездой в провинции, другое дело – в Москве. Эпизодические роли в массовках были унизительны, денег не хватало. Да и молодой красавец любовник сразу переключился на более свежую актрису. Анфиса явилась в новую семью бывшего мужа, стала требовать свою долю. Отец Аси купил бывшей жене квартиру взамен на подписку об отсутствии претензий. Обустроившись за его счет, Анфиса сразу привела нового сожителя. Но он ее утонченную натуру не оценил, сбежал через месяц, прихватив оставшиеся деньги и новый ковер. И тогда она, вознамерившись реализовать свои материнские чувства, стала приезжать в гости к дочери.
Это были плохие дни. Жалея свою непутевую мать, Ася старалась быть с ней ласковой, молча выслушивала ее жалобы на непризнанный талант, которые обязательно переходили в скандал. То Анфисе не нравилось, как дочь на нее смотрит, то она начинала вспоминать, как она ее не уважала, когда была подростком, то цеплялась по пустякам, обзывая Асю полной дурой, неудачницей, ругала ее занятия спортом.
– Я прожила яркую жизнь и много видела, – надрывно говорила ей мать, – а ты даже не хочешь меня выслушать. Кто тебя научит жизни, как не я?
Асе не хотелось учиться у нее жизни. Постоянные любовники, пьянство, бомонды и ночные гуляния казались ей такими же далекими, как недавно обнаруженные неизвестные бактерии на Марсе. Они, вроде, и живыми были, существовали, делились, но вызывали омерзение как нечто чужеродное, противное человеческому естеству.
– Ты никто, слабая безликая тень, ты не хочешь учиться быть у меня яркой. Ну почему, почему, – восклицала Анфиса, заламывая руки, – у меня такая бесцветная дочь? Неужели бог наградил меня внешностью и талантом только для того, чтобы некому было его передать?
Вот передавать свой сомнительный талант мать точно никому не желала, и все ее завывания были очередным театральным выступлением, новой ролью непризнанной матери, которая искренне страдает и оттого предельно несчастна.
Наскандалившись вволю, мать, словно упырь, напившийся крови, спешно уезжала к себе, гордая и довольная очередной победой над непутящей дочерью. Она называла это «воспитанием». Ася, наоборот, после такого воспитания чувствовала себя больной, опустошенной, часто плакала. Ни Глеб, ни дети никогда не становились на ее сторону, предпочитая отмалчиваться. А когда мать разбил первый инсульт, Глеб молча оплатил ее лечение, считая Асю виновной в этих скандалах. Ему это было удобно: стать на сторону жены означало быть с ней заодно, а он этого по-прежнему не хотел.