– А я родился в Лонг Бич. Это тоже пригород. У нас там был порт и океан. И все время тепло… правда, моя мать ненавидела этот город, и как только окончила школу, переехала в Лос-Анджелес… но я остался жить с бабкой. Моя бабушка была еще совсем молодой, когда я родился. Мне было там хорошо… лучше, чем с матерью в Лос-Анджелесе..
– Ты все это время жил с бабушкой?
– Нет, я в десять лет переехал к матери. Бабушка серьезно заболела, инсульт – и мать сдала ее в интернат. Нечто вроде лечебницы с постоянным проживанием. За государственный счет. Продала бабушкин домик и… в общем, промотала все деньги очень быстро. У моей матери ни цента не задерживалось дольше, чем на один день. Сначала бездарная актриска в варьете, потом дешевая проститутка, а потом умерла от передоза в 32. Мне было 17.
– А как же ты?
– А что я? Я сначала учился в школе. Мать в то время уже начала потихоньку приторговывать собой, и дома все время были ее мужики. Я им мешал. Забегал иногда домой… Если мать была под кайфом, она любила весь мир. Могла дать мне десятку-другую, «на конфеты». Мне хватало на пару недель. Если расщедрится – то и на три. А потом… потом мне повезло.
Он замолчал и отвернулся, передернув плечами. Сделал вид, что рассматривает скульптуры коней на мостике, по которому они проходили.
– А сколько тебе сейчас? – Иван интуитивно перевел тему, уловив, что парень подробности обсуждать не хочет.
– Двадцать шесть.
– Я думал, не больше двадцати, – улыбнулся Иван, – мне двадцать пять, кстати. Только у меня было совсем другое детство… у меня была бабушка, мама… они меня любили, да так, что мне дышать было тяжело. Я лет до двенадцати ходил с бабушкой за ручку – в школу, из школы, гулять, в спортивный кружок… меня во дворе дразнили из-за этого ужасно. Как только не называли! Но мне было стыдно говорить бабушке, чтобы она перестала всюду со мной ходить. Она была очень хорошая… я ее любил сильно. И не говорил. А потом она умерла, я стал везде ходить один, меня перестали дразнить… я стал жутко драчливым, жутко. Как с цепи сорвался – был тихоней, а стал разбойником. Мама меня все время пыталась воспитывать, грызла, грызла, все бестолку. Но однажды мне разбили нос, так сильно, что пришлось накладывать швы… вот тут слегка горбинка теперь, видишь? И после этого я успокоился. Взялся за голову, начал учиться, поступил в институт… а потом как-то так оказалось, что в Москве для меня нет работы. Нигде! Я первые полгода по театрам бегал, потом пытался на киностудиях пристроиться, в рекламы – куда угодно. И не получалось. И вот на студии, после неудачного просмотра, я в буфете оказался за одним столиком с Павлом Петровичем – это вот тот самый мой учитель. Актер. Он тогда уже крепко пил, но снимался много – очень уж хороший был актер. Разговорились мы с ним. Он и предложил – давай, говорит, дуй в Питер. Помогу, чем смогу. И помог, видишь… жаль только, так и не бросил пить. Иначе бы еще лет десять мог бы играть…