Переменчивая жизнь изменила многое?..
Да, это так.
Но даже она, переменчивая жизнь, пасует перед неизменными данностями.
Во все времена любовь остается любовью.
Верность – верностью.
Дружба – дружбой.
Нежность – нежностью.
Радости – радостями.
Горе – горем.
Подлинные, внутренне присущие человеку начала начал, – неуничтожимы.
Над ними не властны перемены.
Над ними не властна даже смерть.
Перемены – всего лишь записи на полях неизменной природы человека.
Стыдно сказать: мой друг лежит в больнице, а я еще не навестил его.
Надо двигать к нему.
Может, найду утешение в нем?
А вдруг он нуждается во мне?
И – едва ли он поет песни.
Письмо десятое
ПЕСНЯ
– Здравствуй, дружище!
– Привет, дорогой!
– Как поживаешь?
– Если отвечать по-русски, прозвучит неприлично, а если по-японски – хе-ро-ва-то… Видишь, где оказался?
Друг обвел печальными глазами больничную палату и рассказал притчу.
…Шел через пустыню путник.
Нес с собой провианта, чтобы хватило на весь путь в десять дней.
На пятый день встретил умирающего от жажды человека.
– Помоги! Мне нужен всего глоток воды, – обратился к путнику умирающий.
– Не могу: все рассчитано на одного, – ответил путник, – а ты до цели, увы, дошел.
И – ушел.
И – ни разу не обернулся.
Через два часа встретился путнику оазис.
Журчала вода.
Пели птицы.
Укрывала всех от палящего солнца благодатная тень деревьев, и были веселы люди.
И устыдился путник: надо было помочь умирающему.
Вернулся.
Поздно…
И понял тогда путник: он не сделал того, что мог сделать.
– Наверное, все нужно делать вовремя, – подвел черту своей притче друг.
То, что сказал после, удивило:
– За других не ручаюсь, но мы с тобой живем, похоже, остаточным дыханием.
И уже не сказал, а скорее выдохнул:
– Когда же мы найдем свой оазис!
И как-то незнакомо-жестко посмотрев на меня, то ли спросил, то ли ответил:
– Человек неисчерпаем, не так ли? Только кто бы подсказал, где взять мужество?.. Я, грешный, думаю, болезнь моя – следствие очень опасного сочетания правды и неправды наших дней: одно неотличимо от другого, такова, увы, реальность.
Тряхнув головой, как бы отбрасывая докучливые мысли, спросил:
– Как это у Александра Кушнера: «Времена не выбирают, в них живут и умирают»? Скажи, – его горячая кисть касается моей, – не много ли мы потеряли?
Смотрел друг очень внимательно, думая, говорить или нет, и признался:
– Я иногда чувствую себя эмигрантом в своей же стране!
От неожиданности я перестал выставлять на тумбочку принесенные продукты и удивился: человек, который не ведал что с ним будет завтра, страдал не столько от болезни, сколько оттого, что, будучи в своей стране, вынужден представлять себя за ее пределами.