Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека (Шаграев) - страница 34

– Создатель! Терпеливый и Вездесущий! Білмейм, барсың ба Сең, жоқ сын ба Сең. Білмейм, кiм Сене бiзге берде, Кiм Сеңе бiздең тартып алды*. Хранитель Всего и Вся, прими, пожалуйста, мою заботу о ближнем!


И ближний тут же заявил о себе.

После слов матери я поймал затылком взгляд.


Пристальный.

Внимательный.

Проникающий…


Не столько взгляд, сколько тонкая, – метафизическая, – линия.

Преломляясь в гипоталамусе, линия та оседала на краткий миг в гипофизе.

Преломляясь и там, отвесно, – выпрямляя всего, – уходила в позвоночный столб.


Я обернулся.


Волк.

Стоит близко и к чему-то готовится.

Внутри все похолодело и что-то оборвалось.


– Не надо бояться. Я – то, без чего ты – никто.

Спокойно произнес волк и оградил тоном от нехороших предчувствий.

Поясняя посылы, все также спокойно продолжил:

– Причина и следствие – явления неочевидные, если проще, – незримые. Их незримость и мешает человеку проявлять мужество. Мужество жить, не допуская в мысли плохое.


_________________


* Білмейм, барсың ба Сең, жоқ сын ба Сең. Білмейм, кiм Сене бiзге берде, кiм Сеңе бiздең тартып алды – Не знаю, есть ли Ты или нет. Не знаю, кто Тебя нам дал, кто Тебя у нас отнял (казах.).


Очерчивая их, задался вопросами.

И, определяя существенные признаки плохого, сам же и ответил:


– Как не допустить в мысли плохое?.. Как приходить к истинам не обязательно с побитым лицом, поврежденными чувствами или затаенной обидой?.. Как не терять облик человека?..


И, – делая все больше пауз, – обобщил:

– Видимо, следует чаще обращаться к смыслам… То есть – значениям понятий… Значения понятий… Разведенные во времени, нередко тоскующие друг по другу единицы мысли. Единственно действительные единицы… Только они умеют умножаться и говорить произвольно изменяемой суммой костей. Кости… Сухой остаток некоего значения. Последний, прощальный поцелуй тех, кто жил до нас и, думая о нас, перебрал и просеял значение многих и многих смыслов. Драма настоящего – в его неосознанном желании придать новизну тому, что, – за редкими исключениями, – уже совершенно и может только быть или не быть. Риск придать, скажем, хотя бы толику новизны смыслу справедливости чреват изменением значения самой справедливости как таковой… Если чаще обращаться к смыслам понятий, они бережно, как ребенка, возьмут тебя за руку и выведут линию единственности и всеобщности любой судьбы. Тогда и станет очевидной преимущество линии непрерывной прерывности перед болезненно-частыми изломами жизни; тогда и станет очевидной красота непрерывности, как станет очевидным и стыд за острые, режущие в кровь, края болезненных изломов.