– Прикасался не к тебе, а к твоей незримой, по сути – титанической – работе.
Но тот, на ком покоился свод небес, задал несколько переформулированный, мало отличающийся от исходного, как и до этого, – заставляющий думать, – вопрос:
– В чем польза работы давным-давно наказанного титана?
У меня на миг исчезла ясность мысли.
Вязкая, тягучая, плотная и постоянная усталость сменилась холодным равнодушием.
Но давно продуманное вышло наружу само по себе:
– Только наказанный может понять наказанного.
– Не факт.
Тон бесстрастного возражения, что стена.
– Может быть, – неопределенно выразился я.
Спорить о чем-то или оспаривать что-либо не было ни сил, ни желания.
Но тот, на ком покоился свод небес, не только изобретателен, настойчив, бесстрастен.
– Ну вот, сразу отступать! – с сожалением произнес он.
И стал невыносимо язвительным:
– Что, туговато с аргументами?..
– И да, и нет, – безразлично отреагировал я.
И попробовал отмахнуться от настырного вопрошателя:
– Аргументы – суждения о труднодоказуемом, прости, я сильно устал.
– А я – не тороплюсь!
Тот, что пришел, спрашивал.
Он спрашивал, даже отвечая, и оказался очень неуступчив.
Но давно продуманное нашло ответ и неуступчивости:
– Ненаказанный не поймет наказанного.
– Не факт.
Повтор бесстрастного возражения, что новая стена.
Это начинало выводить из себя.
И, с трудом сдерживаясь, я все же возразил:
– Ненаказанный актуализирован оптимистично и не горит желанием омрачать свое позитивное восприятие жизни.
– Заблуждение! – отрезал тот, что пришел.
Я думал: за нетерпящим возражение суждением последует выжидательное молчание.
Но тот, что пришел, решился на пояснение.
Это и сделало его пусть еще не близким, но уже доступным:
– Что думают другие – доподлинно знать невозможно. Постоянная неполнота знания чего-либо – грань абсолюта, что сводит и разводит людей, но люди не так уж и плохи, как нередко принято о них думать.
– Что, будешь в меня прописные истины вколачивать?! – удивился я.
– А почему бы и нет?! – удивился в свою очередь тот, что пришел. – Прописные истины нуждаются в постоянном повторении.
И задумался.
Смягчив тон, зайдя издалека, вернулся к изначальному:
– Я – не первой свежести, – отнюдь не первый, – но далеко не темный миф, хочу знать: зачем прикасался ко мне?
И сделал шаг навстречу.
«Все-таки принял условие!» – мысленно улыбнулся я.
Вслух же сказал о главном:
– Ты долго молчал, вот и прикоснулся к тебе.
И – попал в точку.
Непоколебимо-невозмутимый завелся:
– До-о-о-ол-го-о-о-о!.. Ты утверждаешь, до-о-о-ол-го-о-о-о-о?!
Оттенок сарказма в начале реакции в ее конце сквозил признаками гнева.