– Я был в восторге! – он стряхнул пепел.
– Что унизительного в том, что тебя все девки хотят? – пробормотала я, засунув руки в карманы.
– Глаза, блядь, подними, когда со мной говоришь! – уже почти орал Кроткий. Кто бы не дал ему эту кличку, шутка не удалась. Он заводился на ровном месте. – На меня смотри, а не в пол! Хочешь говорить со мною начистоту, так подними, мать твою, глаза! Какие, блядь, все?! Ты слепая, блядь или ты считаешь, что эти девки мне комплимент?!
Тут я замялась.
Я не смотрела ему в глаза по той же причине, что выдумывала шутки про посещаемость его койки. Потому что хотела туда попасть. До одури. Потому что боялась, что он поймет. Поймет и со свету сживет своими приколами. Боялась увидеть в его глазах: «Запрос отклонен!»
– Да что ты наворачиваешь, Максим?
– В глаза смотри! – рявкнул Кроткий и щелкнул пальцами. – Живо!
Дрогнув, я бездумно подчинилась приказу.
Наши взгляды встретились и… я поплыла. Его агатово-черные глаза казались бездонными, хищные красивые ноздри дрожали… и я представила на миг, что он дрожит не от злости, а от желания. Представила его глаза близко-близко; его губы на вкус, его горячие большие ладони. Представила себе его тело, всем весом вжимающее мое в матрас.
В голове что-то щелкнуло.
Поясница выгнулась, словно сама собой, бедра напряглись. Я закусила губу, ощутив знакомый жар в районе солнечного сплетения; подавила желание глубоко втянуть в себя воздух. Замерла, как замирает на ходу подстреленная косуля, не в силах отвести от него глаза. Расплавленные внутренности горячими каплями стекали в низ живота. Мускулы напряглись и обмякли. Я всхлипнула горлом и села. Точнее, почти упала на стул.
Изменившись в лице, Кроткий шире раскрыл глаза…
Волшебство кончилось.
Я выдохнула, Макс судорожно вдохнул.
Он так и сидел, не двигаясь. Словно его копьем к стене пригвоздили. Широко распахнутые глаза, приоткрытый в удивлении рот. Я перевела взгляд на его ладонь, лежавшую на столе. Сигарета в пальцах чуть дрогнула.
Столбик пепла упал на клеенку. Мое лицо вспыхнуло до самых ушей.
– Уходи, – хрипло каркнула я, отвернувшись.
Макс молча встал, послушный, как робот. Встал, повернулся и, тяжело ступая на пятки, вышел.
«Койка Макса и прочие городские достопримечательности».
Насчет того, что его кровать – как Утес над Амуром, ибо там побывали все, я не врала и не преувеличивала.
Макс был блядвом.
На этот счет ни у кого не возникало сомнений. Трудно оставаться в неведении, живя бок о бок в панельном доме. Трудно не слышать, когда в соседней квартире начинает плясать кровать. И еще сложнее, – когда через тонкую, как фанера стену, доносится мужское рычание и стонущее сопрано.