В памяти всплыло гладкое мраморное лицо. Хоть над склепом вешай.
– Он точно отражается в зеркалах?
– Давай поедем в «Шанхай» и вместе посмотрим.
Я промолчала; глядя в пустоту, обхватила себя руками за плечи.
– Он… такой красивый!
Она смутилась, ковыряя указательным пальцем правой руки ладонь левой. То ли ожидала, что я стану отпираться, то ли имела какие-то свои мотивы, о которых я ничего не подозревала.
– Ну, да… Для азиата… На любителя…
У меня приоткрылся рот. Я резко повернулась на голос. Мысль, что Дима может кому-то не нравиться, никогда не приходила мне в голову. В Корее мы все, только о нем и мечтали.
– Ты шутишь?!
– С чего бы вдруг? Мне нравятся простые русские парни. Честная рязанская ряшка и голубые глаза. А все эти помеси и примеси, вроде Димы, Макса и этой твоей подружки с работы, как его? Тима?.. Это все не мое. Не знаю, что тебя так к ним тянет.
Сдержанно умолчав о том, что Санина «ряшка» напоминает морду бульдога, страдающего оспой, я подлила себе чаю. Ирка прокашлялась:
– Ты за нее заступаешься из-за Кана, или из-за того, что ты в той же позиции оказалась?
– Я с ней не в той же позиции, – ответила я, не до конца понимая, что именно она имеет в виду.
– Я рада что у вас с Максом все кончено…
– Я рада, что ты рада. И пох, что чувствую я.
– У вас с ним ничего серьезного не было. Всего лишь секс!
– А что у нас должно быть?! Мигрени, как у тебя? Или бриллианты?
Ирка сочувственно улыбнулась; ах, бедная. Что еще тебе остается бубнить, когда тебя использовали и бросили, даже в кино не позвали.
– Знаешь, – сказала я, – чего я не понимаю?.. Ладно, допустим, я шлюха. Допустим, у меня нет гордости… Тебе-то какое дело? Саня твой, еще далеко не на тех позициях, чтоб ты на равных могла предъявлять девчонкам, с которыми встречается Кан. Ты даже тем, с которыми Кроткий спит, предъявлять не можешь.
– Судя по отпечаткам берц на косяке в твоей комнате, он вчера опять заходил…
Я покраснела.
«Заходил» было не то слово. Трижды постучав, но не получив ответа, Макс открыл квартиру своим ключом и ввалился в мою комнату, как гризли в туристическую палатку. Потрахался там, покурил и сразу ввалился.
– Блядь, заебала!.. – взревел он с порога. – Все! Одевайся, сука! Пойдем в ебаное кино!
Я аж рот открыла от восхищения. Макс, он такой. Умеет найти слова.
– Не хочу! – сказала я гордо и отвернулась, как Бэла от Печорина.
– Куда ты хочешь?! – заорал он. – В ресторан? На дискотеку?! КУДА?! Говори, блядь, и только посмей сказать, что у тебя месячные!..
Его ярость клубилась волнами, наполняя крошечную комнатку. Памятуя о временах, когда Макс бегал по улицам с автоматом и вывозил конкурентов в леса, я не осмелилась огрызаться. Я молча плакала, прижав у груди скрещенные руки; бедная маленькая жертва бандитского произвола. Решив, что молчание – знак согласия, Макс успокоился и уткнувшись носом мне в шею, попытался уложить на кровать.