Он вел себя, словно чокнутый и не понимая, что происходит, я вдруг отчетливо вспомнила, как грохотала вчера кровать. Ненависть потекла по венам.
– Не называй меня тварью! Сам тварь. А как ты влюблен, я каждый день слышу. Я и весь дом!
– Раздевайся! – процедил он. – Иначе я раздену и это тоже весь дом услышит.
По крайней мере, тянуло на приключение. Я сорвала с себя футболку с надписью «Not уour bitch». Швырнула ему в лицо.
– Давай, Гаев! Сделай мне Максима Подушкина.
Макс отбил ладонью подачу; как горилла, опираясь руками на покрывало, неловко подался ко мне. Придавил всем весом к кровати, но… возбуждение уже спало. Я видела: он сам противен себе. И что чем противнее он себе становится, тем больше ненавидит меня. Макс сел на пятки, словно резко пришел в себя.
– Господи, – прошипел он, закрывая лицо ладонью. – Господи! Какая же ты все-таки, сука.
Что бы он там не принимал, это явно повышало агрессию. Я отодвинулась, прижав колени к груди и не сводя с него настороженного взгляда. Это, действительно было ниже пояса. Макс все еще сидел на коленях, как самурай и я подползла к нему, несмело положив ладонь на плечо.
– Прости… Я знаю, ты не такой. Прости меня…
Он поднял голову и я не договорила. Умолкла, посмотрев в его безумные, залитые кровью глаза.
– Знаешь, почему я тебя укусил? – спросил он чуть слышно. – Потому что поцеловать не осмелился…
Я обняла его за напряженную шею. Наши губы соединились, как частицы головоломки.
«Что за блядь трясет кровать?»
Боль накатывала волнами и звенела под сводами черепа.
Нос заложило, затем заложило уши… Звуки были тугими и гулкими, как эхо в тоннеле. Я то падала в качавшуюся темную пустоту, то снова оказывалась прижатой к стонущей под нами кровати. Казалось звук исходит со всех сторон. Один был похож на хруст снега, другой – знакомый, пронзительный, появился позже.
Сон выпустил меня из объятий и я, бессознательно повернувшись на бок, как медведка сжалась в тугой клубок. Тело медленно приходило в себя; подключалось к реальности резкими, пульсирующими ударами боли. Голова гудела, а этот проклятый скрип все не прекращался. Я зажала уши, решив, что схожу с ума.
После того, что было? После того, что этот гад говорил? Я дура, что оставила его «отоспаться». Проснулся, гад. Отдохнул!
Скрип кровати становился все громче и я поняла вдруг, это не глюк. Те самые стоны, то самое рычание, тот самый скрип. Я резко встала, едва не потеряв сознание от качнувшегося в голове мозга. Просипела:
– Сукин ты сын, урод! – голоса тоже не было.
Болели челюсть, горло и нос. Я умирала от простуды из-за него, потому что пробежалась из «Рио» до самого дома. Три квартала в одной лишь легонькой курточке и туфлях, а его гребаная кровать скрипела! Меня знобило. И то, что я слышала из его квартиры, усиливало дрожь. Я закуталась в одеяло.