Перед Боженой в кресле-качалке сидел муж и с глубокой грустью смотрел на неё. Чёрные огарки свечей были потушены, а книга в кожаном переплёте с золотым тиснением исчезла.
– Как… как ты вошёл? – заикаясь, спросила Божена.
– Открыл своим ключом. – Николай Григорьевич вынул из кармана маленький ключ.
– Где книга? Куда ты её дел?
Она бросала взгляды по сторонам, выдвинула ящик стола, шарила по дну руками…
– Не ищи, её больше нет.
– Куда ты её дел?! – Бледная как смерть, с перекошенным лицом, с горящими глазами, Божена приблизилась к генералу.
– Сжёг.
Подобный звериному вопль сотряс стены будуара, она бросилась к камину в гостиную, упала перед решёткой на колени.
Книга догорала, книга умерла… Ещё был цел обугленный кожаный переплёт, но страницы превратились в лёгкую серую золу с искорками огня.
– Что ты наделал…
– Если бы я меньше любил тебя, то сразу бы выгнал, – сказал появившийся в дверях генерал. – У меня отец был священником.
Божена молчала, закрыв лицо руками.
Где-то хлопнула дверь и в гостиную забежала Майечка, ткнулась матери в шёлковый подол.
– Ма? – она отвела руку, с удивлением заглянула в лицо и спросила:
– Пап, а где мама?
– Вот, смотри, смотри, что ты наделал! – в ярости закричала Божена, поднимаясь с пола.
Николай Григорьевич ахнул и протёр глаза.
От прежней красавицы теперь осталось только дорогое платье, трещавшее по швам. Исчезла её завораживающая красота, сводившая с ума стольких мужчин, она поблекла, словно смытая влажной губкой. Стали серыми льняные волосы, увяла, покрылась оспинками, морщинками, веснушками некогда ослепительной белизны кожа, выцвели яркие губы, потускнели серые глаза.
– Бог мой… Что с тобой случилось, Божена?
– Вот какая я на самом деле. Колдовство помогало мне быть такой, какой ты меня знал… Что ты наделал, Николенька…
***
Эпилог
Божена открыла пудреницу и, приблизив лицо к зеркалу, прошлась пуховкой по коже. Отошла на шаг… Нет, не таким она привыкла видеть своё отражение, совсем не таким. Потерять красоту было для неё равнозначно смерти. Зачем ей такая жизнь, если знакомые солидные господа будут отворачиваться от неё, как от жабы? А у дам сочувствие на лице сменится ничем не прикрытым злорадством.
Поблекла красота Божены и потеряла смысл сама жизнь. Она стала совершенной затворницей, поездки в свет прекратились, даже свою комнату покидала редко. «Мадам Хелен больна, бедняжка», – прошёл по городу слух.
Со яростью и криком Божена швырнула в зеркало тяжёлое пресс-папье. Раздался треск, стекло покрылось извилистыми трещинами. На шум прибежала горничная, глянула и всё поняла. Молча собрала осколки и унесла из комнаты, не глядя на рыдающую Божену.