Пожилые господа были от жены русского генерала в восторге, смотрели на неё с жадностью и сладенько улыбались.
Накрапывающий дождь, мелкими каплями бьющий в окна, окончательно испортил Божене настроение.
– Мадам, мадмуазель Мари спрашивает будете ли вы заниматься с нею музыкой сегодня, – заглянула в комнату няня по имени Женевьев.
– Поди прочь!
Няня тихо исчезла, прикрыв дверь.
– Ведьма… – прошептала она, отойдя на приличное расстояние, а Божена осталась страдать, с тоской взирая на серые тучи и Эйфелеву башню.
– Божественная…
Она обернулась.
– Божественная моя, – повторил появившийся в дверях генерал, – тебе нездоровится?
– Отчего ты так решил, Николенька?
– Когда тебе нехорошо, ты всегда смотришь на башню. – Генерал подошёл и поцеловал Божену в белый гладкий лоб.
– Да, ты прав, мне нехорошо… А эта башня отвратительна, она выбивается из общей архитектуры.
– Ты совсем как Ги де Мопассан, – хохотнул он. – Он и ещё многие деятели искусства терпеть не могли Эйфелеву башню и даже направили протест в муниципалитет, описывая её как бесполезную и чудовищную.
– Вот как!
– Да… Мопассан обедал в ресторане башни, уверяя, что это единственное место в Париже, откуда её не видно.
Божена рассмеялась, потом посерьёзнела.
– У меня дурное настроение. Как представлю, что эти разбойники заняли наше имение, ходят по нашему дому, доят наших коров, гоняют лошадей…
– О каких разбойниках ты говоришь?
– Как – «о каких»? О тех самых, которые приходили к нам и просили отдать землю.
– Ну-ну, не думай об этом. Кто им позволит? Я оставил управляющего, он следит, – успокоил генерал.
Божена насмешливо скривила губы:
– Господь с тобой! Этот индюк сбежал в первый же день, прихватив лошадь. Никто ни за чем не следит. Мебели уже нет, а в нашем доме живут эти… босяки, – она почти выплюнула последнее слово.
– Ты получила письмо от своей родни?
– Нет.
– Тогда не беспокойся, Божественная, это только твои предположения.
Николай Григорьевич опустился в качалку, на которой любила сидеть Божена, кресло затрещало под его большим весом.
Если бы предположения! Она своим глазами видела пустой дом, из которого вынесли всю дорогую мебель, оставив за ненадобностью лишь рояль. Чужие люди поселились в барских комнатах, брали муку и пшеницу из ларя, доили их коров, запрягали в телегу их лошадей… Но мужу Божена ничего не сказала. Представила, как он нахмурится, посопит и скажет:
– Боженочка, колдовать – это дело греховное, не богоугодное. Больше так не делай.
Ещё и проповедь прочитает, Библию на столик у кровати положит, в церковь поведёт… А в церкви Божене дурно становится, то бледнеет, то краснеет, веером обмахивается. Она всё чаще стала отказываться, ссылаясь на нездоровье. Горничная Жюли хлопотала над барыней, прикладывала на лоб уксусный компресс, открывала окна, чтобы впустить свежий воздух.