Кажется, я потерял бдительность, пытаясь помочь раненому, мою спину заметили. Пули засвистели совсем рядом. Это не случайно. Вот и мины ближе ложатся, осколки визжат, аж дрожь пробирает. Раненый вдруг вскрикивает и начинает громко материться. Ещё одну пулю поймал. Или осколок. Странно, что я до сих пор цел. И тут до меня доходит, он же лежит ближе к немцам, поперёк, закрыв меня своим телом. Спасибо, брат! А это что? Сильный взрыв метрах в 20-ти. Земля подпрыгнула, ударив меня снизу, свет померк, через секунду сверху посыпались комки мёрзлой земли вперемежку со снегом. Это не мина. Это артиллерия подключилась. Ну всё, теперь нам п…ц. И пулемёты не угомонятся. Чего лупите, гниды! Поберегите патроны, видите, мы и так тут кровью истекаем! Браток ещё раз дёрнулся, вскрикнув громко, и ещё раз, потом затрясся всем телом, булькая и хрипя. Всё. Нашёл нас немец, нащупал в снегу. Всю очередь в бедолагу всадил. Я лежу, уткнувшись лицом в снег, распластался, вжался как мог. Браток уже мёртвый, наверное, лежит, не двигается. Резкий удар справа. На этот раз ближе. Я почти оглох. В ушах и голове какой-то звон, взрывы стали тише. Земля, подпрыгнув, в нос и щёку ударила, как кулаком заехали. Воняет взрывчаткой, дышать нечем. Боже мой, как страшно! Меня же сейчас расплющит! На куски порвёт! Браток, кажись, ожил, снова затрясся и начал ворочаться всем телом. Неужели живой? Что-то он больно активно прыгает, ему же больно должно быть шевелиться! И тут до меня доходит, он мёртв, но в него пули десятками входят, пытаются его на бок перевернуть, а он потом назад падает. Окровавленные клочья шинели и ватника вперемежку с чем-то мокрым, мягким и теплым разлетаются во все стороны. У меня с каски его кровь течет. Мама! Мамочка! Мамулечка! Мне конец! Сейчас он его разорвёт надвое и тогда я следующий! Удар сзади. Тряхнуло так, что я чуть через труп не кувыркнулся навстречу пулям. Волна горячего вонючего воздуха задрала мне шинель и телогрейку под ней, спину обожгло. Всё! Теперь точно кирдык! Ещё один удар! .…твою мать! С..ка, б….ь, Фриц ….ный! Я же доберусь до тебя! Я тебе в горло вцеплюсь кровавыми ногтями! Я щёки твои оторву и выкину! Я проткну твои зенки трима….бл…е, вдавлю их в твой злое….ий череп так, что у тебя из ушей брызнет! Я намотаю твои кишки на руку и разложу их по полю как связист телефонный провод! Привяжу к ним твою грёбаную башку и буду кричать тебе в ухо: Алё! Алес! Гитлер капут! Фирштейн?!
Матерь божья! Я ничего не вижу! Я не слышу ничего! Снова удар, ещё ближе! Да сколько же можно! И мины, и пули, и снаряды – всё наше! Эй, вы там, п…ры с биноклями! Вам со своих НП всё хорошо видно? Вы уже подсчитали пулемёты с миномётами? И откуда они нас мочалят вам тоже хорошо видно? Может, и пушки разглядели? Хотя это навряд ли, они с тыла работают. Но это всё равно. Так, может, нам уже можно обратно вернуться? Или мы тут должны все как один принять геройскую смерть ради вашего любопытства и по вашей прихоти? А стрелки? Вам не жалко нас, беспомощных, раздавленных и распятых? Что вы чувствуете, глядя сейчас в нейтральную полосу? Понимаете ли вы, что завтра вас также как нас отправят на верную смерть? Вы также будете лежать в грязно-красном от земли и крови снегу, изрешечённые осколками и пулями, орать матом и прощаться с жизнью, а вокруг будет бушевать ад, из которого не выбраться! Триму….б зал….ый! Он что, меня видит что ли? Все снаряды мои. Вокруг же темень! Грязь, снег не успевают упасть, новые им навстречу! Ноги не чувствую. Может, их оторвало? Надо приподнять голову, оглянуться. Нет. Только не сейчас. Если я морду от земли оторву, её точно отсечёт осколками.