Бесплодная смоковница (Миронова) - страница 52
Оставшаяся при глазах рука открыла книгу. Откуда-то вдруг я научился читать. На страницах была изложена одна-единственная история, история разделенного существа. Глаза пробежали несколько строк. Они были похожи на мой рассказ – тоже от первого лица. Того самого лица, чья челюсть нещадно оттяпала кусок моего мяса. Я понял, что передо мной исповедь.
Едва мои чувства перестали существовать, оно принялось за мысли. Слово «исповедь» зацепило, его оно прожевало ме-е-едленннно. А потом вторая рука собрала его оба глаза, дотащила до норки и поставила перед моими. Посмотреть другому глаза в глаза… И тут я догадался о главном – это вот тоже было сознанием. Да-да, эти глаза тоже меня видели. Там было отражение мира, и я был одним из образов. Оно даже создало целую исповедь… текст, а значит, оно умеет думать словами. Вернее, написала, полагаю, рука – последнее человеческое, что в нем осталось. Она страдала так же, как другие части, но все еще хотела говорить и быть услышанной, а не только кромсать на куски тело и душу. Не затем ли она сохранила мои глаза, чтобы я смог прочесть? Правда, больше не было во мне мыслей и слов, их съели, но я как-то прочел смыслы. Я пожалел это, хотя во мне больше не осталось чувств. Жалость была холодной, без любви – пониманием без движения мысли и чувства. Без капли искренности, ведь и ее, кажется, сожрали. И все-таки я понял и вбил себе в голову (туда, где оно еще не начало грызть), что любое страдающее живое существо достойно сочувствия и помощи.
Помочь я не мог. Я ведь был беспомощной пустяковой курицей, и меня пожирали в сыром виде. Я не герой – понял я. И нет во мне никакого света, способного рассеять эту тьму. Такое простое осознание без мыслей и чувств, спокойное и мгновенное. Не сожри оно, наверное, мои чувства, и мне было бы больно такое признать. Наконец оно принялось за мою сердцевину. Интересно, есть ли во мне то, что нельзя съесть? – без мыслей задался вопросом я, и…
…Когда я вновь продолжил быть, темнота вокруг стала одинаково черной. Снова существовали чувства: я отдался панике. Снова существовали мысли: привычный голос в голове спросил, лишен ли я зрения или здесь действительно темно. Вопрос, казалось, не имел шанса на достоверный ответ. Но вскоре я догадался: тьма же была. Наверное, когда зрения нет, нет даже черноты. Как когда нет тебя, нет тьмы. Проблема легко разрешилась.
Я все это обдумывал, а меня тем временем колотило от ужаса. Только мысли почему-то жили отдельно от эмоций, они не глушили друг друга. И тут передо мной опять кто-то возник. Я сразу понял, что это