не любым словом проймешь. В итоге я понял, что лучшее – обыкновенное «вон»! Вздохнул поглубже, чтобы набрать воздуха и силы, а она мне:
– Так ты теперь что, сам себе хозяин?
– Вроде того, – пробурчал я.
– Хорошо тебе. Ты мужчина. Ты можешь быть свободным, пусть даже за это осудят, а я нет. Да и мозговитый ты, способен судьбу взять в свои руки.
Она вновь разрушила мои планы. Настрой быть грубым сошел на нет.
– Пойду я, что тебе мешать своим присутствием, – с грустью произнесла она.
Догадалась-таки! Вот-вот, сейчас она покинет мой дом! И пойдет… к себе, где несколько часов назад остыло тело ее сестры…
– Оставайся, куда тебе идти, – сказал я, и хотел добавить: «Только больше не приставай ко мне». Но я этого не сказал.
А она, как назло, заигрывающе поцеловала меня. Я выскочил на улицу, якобы в туалет. А сам присел на землю, обнял колени руками. Небо было чистое, луна высокая и красивая – такая, будто все под ней преисполнено высшего смысла и гармонии. Но мой дом занял то ли изворотливый демон в человеческом теле, то ли просто несчастное дитя. Я решил взять себя в руки и, как мужчина, сказать крепкое слово, мол, оставайся на ночь, но знай свое место. Специально задержался подольше, чтобы она помучилась, почему меня так долго нет, и, может, даже вышла спросить об этом. А я бы повернулся и выложил, что ужасно зол, что она меня буквально заставила, а теперь говорит, что я ей должен
Я замерз. Она не появилась, я зашел в дом. Она спала. Я понял, что опять мне хоронить чувства в себе, и с примесью злобы на нее, злобы на невыраженность злобы и жалости к себе, что все так отвратительно складывается, лег спать.
Раввин был счастлив, когда узнал о нашей ночи. Откуда только? Соседи что ли разболтали или она сама решила наконец «взять судьбу в свои руки»? Раввин не знал, кому можно сдать эту девчурку у себя на уме, еще слишком маленькую, по его мнению, чтобы рожать детей. А тут я, который должен
– А если я не хочу на ней жениться? – спросил я тоном, подчеркивающим мое исключительное уважение к раввину и надежду, что это уважение будет вознаграждено.
– Да ты это где ж такое видал, сынок?
Ненавижу эту фразу старших. Да разве может судить о возможном и невозможном человек, который никогда по-настоящему не заглядывал в чужую душу? По себе отмерил границы для других и судил, не замечая ничего вовне своеручно очерченных пределов? Хотел бы я ему посоветовать глянуть дальше кончика собственного носа, но оскорбление ничего не решит, а только усугубит, верно? Я вновь попробовал с ожидаемым от меня почтением выразить свою позицию: