«СОВРЕМЕННОСТЬ ДЛЯ ИЗВРАЩЕНЦЕВ! СОВРЕМЕННОСТЬ ДЛЯ ИНВАЛИДОВ!»
Пройдя еще немного, он увидел объявление на автобусной остановке: «В субботу состоится публичное жертвоприношение в центре города около памятника. В жертву будут принесены три девственницы. Слава Сатане! С любовью, ваш Мэр». Увидев это, он опешил, и пошагал оттуда как можно скорее.
«Хоть в церковь к Христу убегай от всего этого…» – подумал Ефим Георгиевич, и решил посмотреть, все ли в порядке с той церковью, которая вот-вот должна была попасться ему на глаза. Но и тут его ждала неудача. От знакомого ему когда-то храма Георгия Незваного остались незнакомые ему обломки и угли, заполнившие довольно ровный кратер.
«Ну и ну…» – подумал Распупин, глядя на происходящее, и уже не так спешно поковылял дальше, распинывая бутылки под ногами и преграждавших движение мертвых грызунов. В один момент, когда он немного отвлекся, что-то вновь схватило его за ногу. Распупин посмотрел вниз: из придорожного слива к нему тянулись грязные ободранные руки и из глубины доносился глухой и слабый голос со словами: «Отдай мне крыску! Заклинаю тебя, старик! Отдай мне крыску!» Распупин был ошеломлен падением, которое предстало перед ним. – От тебя ничего не осталось, только руки и голос, – подумал Распупин и, решив не лишать призрака надежды, с размаху запнул мертвую крыску в брюхо канализации.
***
Пессимистичной походкой Е.Г. пошагал в свою старую штаб-квартиру. Он брел по довольно безлюдному проспекту, вернее, мертвому проспекту, поскольку люди все же были, но в неживом, призрачном виде. То и дело, он натыкался на какой-нибудь лежащий на тротуаре труп, который уже не мог вызвать у Распупина удивления. Единственное о чем он думал, так это то, что мертвецы были действительно мертвы, значит, он выбрался. Но куда? Что осталось от того города, в котором он провел столько пускай и бесцельных, но человеческих лет? Затем он заметил, как мимо него проезжает пару людей на повозке, запряженной лошадьми. Они были в странных кожаных костюмах, и от них сильно разило дегтем. Они подъехали поближе к Распупину, и зацепили крюком один из трупов, а затем положили его в повозку. Не обращая на него никакого внимания, они поехали дальше.
Казалось бы, вот он конец света, вот на что стоило бы обратить обычному человеку внимание, но Ефима Георгиевича это ни капельки не трогало. Ему, человеку, пережившему детский голод, смерть родителей, тюрьму, взрывы в типографии, потерю лучшего товарища, а также весь тот ад, что он пережил в Аду, казалось это чем-то настолько обычным, что он даже и не смотрел в сторону тех странноватых работников, а шагал себе невозмутимо дальше. Это был самый настоящий русский мужик, в котором сплелись воедино все лучшие народные черты, а именно, смекалка, бесстрашие, неприхотливость и золотое правило «авось», которым он руководствовался, предаваясь очередной авантюре. Тем не менее, ему хотелось прийти в себя, обрести временный душевный покой, прояснить, что он такое, где он, куда ему дальше идти; он пребывал в растерянности, эдаком подобии контузии, с каким сталкиваются солдаты на войне, и подобно опьяненному дервишу ковылял навстречу скотской неопределенности.