Извинившись, уходит, а ты, замедляя шаги, останавливаешься, стараясь унять волнение. Дивишься мыслям. Неожиданным, смелым. Они новы. Что это? Почему? Откуда? Два коротких Его взгляда в следующую встречу. Потом ощущаешь Его долгие взгляды. Они удивительно желанны. Уходишь от Его попыток поговорить.
Радостное томление селится в душе, живёт в тебе и живёт. Оно и пугает, и греет. Жизнь становится двойной. Ты стараешься не выдать себя, больше молчишь. Ты не хочешь терять то, чем наполнилась душа, но и хранить нет сил. Ты боишься уменьшить её значимость в чужих осуждающих словах.
Вскоре, как ты знаешь, я уволилась по собственному желанию. Его: – эх, что же вы делаете? – слышу до сих пор вместе с горечью и сожалением Его интонации. Мы так и не перешли на "ты". Я не знаю от чего и почему я бежала. К семье? От самой себя?
Желание согреться, прислониться к чьему-то плечу, почувствовать сильные руки так и остались во мне. Несколько лет назад Его не стало.
Окантованный музыкой рассказ увлёк меня в другой, непознанный мир, где блуждали неприкаянные чувства, и я втягивалась в поиск иного завершения, выхода, все, пытаясь вернуть, изменить время, пытаясь, задержать в тумане лет не случившееся.
Мы продолжали сидеть, задумчиво слушая музыку. Беспокойный кларнет будоражил душу, то ласково, то напористо, вызывая озноб, разливая по телу дрожь, и, обессиленный, устало застонал в последних аккордах, тягуче и монотонно закругляя звуки.
– Скажи, это глупость? – спросила Айша.
Я не знала, что ответить.