Линусь, родная моя, ты извини, что я так расписался, но мы все жили только этим все последние дни.
Нового ничего нет. Мама только что вернулась из Парижа, Лийка сдала на аттестат и поступает на Архитектурный.
Пиши, родная, что с шариками, как костры у палаток и вообще, как проводишь лето. Я уже коричневый.
Языком, пожалуй, все же стоит заняться.
Пиши, жду,
Целую крепко-крепко.
Твой Женя
20.10.54
Линусь, Сказка моя ненаглядная!
Вот уже три недели, как пришло твое письмо, а я не могу собраться ответить. Твое письмо пришло за две недели до моей демобилизации, я как раз собирался на побывку, когда получил от мамы открытку, в которой она писала о нем. Я тогда уже собирался писать тебе, а теперь не собрался даже за три недели. Не было как-то соответствующей обстановки.
Линуська, родная, плохо мне очень. Ты не писала ровно три месяца. Я знаю твой принцип: не писать ради того лишь, чтобы отписаться, но вот это-то и плохо. Неужели за три месяца не нашлось ни мысли, ни чувства, которое бы просилось на бумагу?
Перед тем, как сесть за это письмо, я перечитал все твои письма (их не очень много) – я знаю, что ты меня любишь, я и сейчас слышу твое, сказанное по телефону «очень». Я знаю это и помимо всех писем и телефонов. Ты не думай, я не сомневаюсь. Просто не понятно, почему тебе три месяца нечего писать.
Особенно болезненное восприятие отсутствия твоих писем объяснялось тем, что последние два месяца я провел в обществе бывших наших стипендиатов, учившихся в Москве, Ленинграде, Казани. Двое из них женились в Союзе и ждали своих жен, многие из них получали каждый день по письму. Я знаю, каждый день – глупо, но все же не три месяца. И главное: в последнее время во мне как-то практически окрепло решение как можно скорее оформить наши дела. Я более, чем когда-либо уверен в том, что я ни с кем, кроме тебя, неспособен соединить и прожить всю жизнь. Но ведь это так сложно! Мы ведь знаем друг друга немножко в общих чертах, во всяком случае недостаточно подробно. И хотя письма, конечно, не то, все же они много могли бы помочь в этом.
Линусь, как бы мне хотелось сейчас быть с тобой, чтобы нам думать обо всем вместе, если надо, поспорить, но знать, что ты думаешь, какие у тебя сомнения, любимая моя. А поговорить нам нужно о многом. Я ведь так и не знаю, чем жила ты все эти годы, что было содержанием, что давило и что помогало идти. А ведь если идти вместе, то и нести придется обоим, значит все должно быть друг перед другом ясно-ясно.
Я уже предпринял некоторые шаги, скорее «разведывательного» характера с таким расчетом, чтобы в начале будущего года (не позже апреля) нам быть вместе! ( Даже писать страшно). Все это зависит от двух факторов: моей работы и денег. С работой опять неопределенно: меня опять хотят посадить в газету, а я опять ни за что не согласен. Если не пойдет иначе, уйду из ЦК. Но это не так просто, а главное, нужно принимать во внимание, как это может отразиться на возможности моей поездки к тебе. Денег нужно довольно много: в наших деньгах тысяч 10-12 (моя зарплата 1800). Из них тысяч пять на поездку, а остальное на мебель. Вопрос с работой должен решиться в ближайшие дни, а над вопросом «создания денег» я работаю.