Сзади издалека послышались шаги и шорох. Он оглянулся и увидел, что у дверей зала появились двое рослых мужчин в строгих костюмах. Значит, он все верно понял. Посмотрел на полпредов, те спешно спрятали глаза.
– Господа, проводите, пожалуйста, доктора Чандрасекара, – обратился русский к мужчинам в костюмах.
Старик горько рассмеялся. Раскланялся перед троицей, повернулся и пошел навстречу своим «провожатым». Ковер гасил звук его шагов. В последний раз он окинул взглядом огромный и бесполезный зал заседаний. Кивнул расступившимся перед ним «костюмам». Шел по коридорам, они молча следовали за ним. Думал о том, что почему-то совсем не боится. Раньше боялся. Боялся, когда ехал с колонной гуманитарной помощи по афганским ущельям. Боялся, входя в захваченный театр в надежде упросить, чтобы отпустили хотя бы детей. А теперь, когда настал его час, было как-то все равно. Наверное, слишком устал. От этих напряженных суток, от разговоров с инопланетянином, а после – с еще более далекими и равнодушными политиками. От этой беспокойной жизни, в которой, как ему все говорили, он совершил столько подвигов, а на самом деле лишь насмотрелся на столько ужасов. В такой момент, размышлял Чандрасекар, положено взвешивать, как ты прожил свою жизнь, с толком или впустую. И до сих пор он считал, что проживает ее так, чтобы принести человечеству как можно больше пользы, сделать как можно больше добрых дел. Он мог бы построить блестящую карьеру и купаться в роскоши. Но он растратил свою жизнь для других. Без остатка. Отдал все силы, чтобы помочь хотя бы немногим. Иногда он чувствовал себя растерянным врачом, который бродит по заваленному раненными полю боя с маленькой катушкой лейкопластыря. Да так оно и было. А теперь кучка мировых лидеров, не видевших в своей жизни и толики того, что видел он, прошлась по этому полю и беспощадно добила каждого точным ударом копья. Какой прок теперь от всех его усилий?
За его спиной один из «костюмов» зашуршал плотным полиэтиленовым пакетом. Сердце заколотилось, вот теперь стало страшно. Это будет очень мучительно, понял доктор. Зато недолго. Минуту, может, две. Он глубоко вдохнул, пытаясь прочувствовать вкус и запах воздуха, возможно, в последний раз.
Но он не жалел о том, как прожил жизнь. Главное, что уходит он теперь с чистой совестью. Было только обидно за внучку, которая погибнет во цвете лет.
Успокаивает хотя бы то, что ей, как и всем остальным, не будет больно. Совсем.
Прия, где ты? Встречай меня, я скоро приду.