– Отли-и-ично! – процедил Егор. – Ты уже и сравнивать начала.
– Я никого не сравниваю. Ты мой сын, и я безумно тебя люблю. И Лёльку люблю. Вы у меня замечательные. Но тебе стоит пожалеть этого мальчика – он не виноват в том, что совершили его родители.
Егор некоторое время смотрел на неё, потом шумно выдохнул и проговорил примирительно:
– Чаю налить? А то вон Лёлька со дна что-то тянет…
– Спасибо, я не хочу, – Инна вышла из кухни.
Хоронили в дождь. Инна, разбитая бессонницей и переживаниями, стояла, прислонившись к плечу Егора и буравила взглядом старый металлический крест на соседней могиле. С утра болело сердце, отголоски стреляли в плечо и лопатку. После отпевания стало лучше, но ненадолго. Когда она увидела разверстую могилу, всё поплыло перед глазами, голову обожгло болью, под веками рассыпались колючие искры.
Лёлька едва держалась на ногах. Паша обхватил её двумя руками, как ребёнка, который учится ходить.
На Егора было невозможно смотреть: за считанные дни он почернел и осунулся.
– Ты бы поплакал, – сказала ему накануне вечером Инна.
Он посмотрел на неё диким взглядом и вышел, хлопнув дверью.
Володя стоял вдалеке, смешавшись с толпой дальних родственников. Кажется, плакал.
На поминках он не прикоснулся к еде и ни разу ни с кем не заговорил. Инна молча ковыряла вилкой остывший резиновый блинчик. Она терпеть не могла поминки: всю эту суету, алкоголь, неискренние поминальные речи и пустую болтовню. На другом конце стола сестра Андрея рассказывала о поездке на Мальдивы, пока ее муж – угрюмый и туповатый – лихо опрокидывал рюмки. Выживший из ума двоюродный дед гладил по руке свою бабку и задушевным тоном повторял:
– Девушка, мы с вами точно где-то встречались.
Лелька цедила минералку с лимоном – её тошнило. Слева от неё Пашка жевал хлебную корку, пытаясь не заснуть – предыдущую ночь он провёл в самолете. Справа застыл Егор. Его пепельно-серое лицо выражало отчаяние.
– Егор, скажи что-нибудь, – задорно выкрикнула бабка Фрося, седьмая вода на киселе.
Ее остренькое личико раскраснелось от «беленькой», а уголки рта то и дело предательски ползли вверх – казалось, она радуется тому, что пережила Андрея.
Егор, покачиваясь, вырос над столом.
– Егор? – встревоженно прошептала Инна.
– Я нормально, мама, – чужим сиплым голосом проговорил он.
Глаза его блуждали по лицам, не фокусируясь. Вдруг он вздрогнул всем телом и стал заваливаться на бок с тонким пронзительным «и-и-и-и».
– Господи! – вскрикнула Фрося.
Егор тяжело рухнул на ковёр, чудом не задев затылком край стола. Его ноги задергались, глаза закатились.