– Мужик сказал – мужик сделал, – отпихнув жену, Корнеев повернул ручку.
– Лёня! – взвизгнула Корнеева.
– Прекрати, – папа шагнул к ним.
Корнеев распахнул дверь, проворно выскочил на балкон и неуклюже полез на решётку. Зина ахнула. Папа рванулся к нему.
– Да там снег, что мне сделается! – и Корнеев, махнув рукой, как Брежнев с трибуны Мавзолея, сиганул со второго этажа.
– И-и-и! – его жена в ужасе схватилась за пухлые щёки.
Папа и Рагозин выбежали на балкон, Субботин вскочил, едва не перевернув стол. Звякнули тарелки. Рагозина прижала тонкую руку ко рту.
– Ж-живой, твою мать? – крикнул папа.
Мама, вопреки обыкновению, не одернула его.
– Идиот, – Рагозин быстрыми шагами прошёл в прихожую. – Застрял он там, по грудь ушёл в снег, – бросил он маме.
– Идём откапывать, – папа подтолкнул Витаминыча к дверям.
Зина всхлипывала. Словно очнувшись, жена Субботина расхохоталась во всё горло. В стеклянном кувшине заколыхался вишнёвый компот.
– Какая-то невесёлая история, – заметила Таисия.
– Разве?
– Мне Зину жалко. Зачем она жила с этим Лёнькой?
– Тогда всё по-другому было. Многие жили «до победного». Да и куда ей было идти? В свои Верхние Сараны возвращаться, к папаше-алкашу? Там и без неё тесно было: родители, сестра с детьми, старший, кстати, инвалид…
– Совсем не весело.
– Могу рассказать, как однажды тонул на карьерах. У нас плот перевернулся.
– Звучит тоже не особенно забавно. Чего доброго, я ещё и воды бояться стану.
Она поглядела на меня с лукавым кокетством.
– Да я и не испугался тогда. Почему-то не думал даже, что утонуть можно. Глубоко – да, но это же карьеры, там все плавали.
…Лицо у женщины было страшно белое, как у панночки в фильме про Вия. И глаза так же горели, обведённые чёрным.
– Мальчики, вы не видели мою Риту? В красной панамке, светленькая. Она тут всё время была.
– Нет, не видели, – ответил за нас обоих Вилен. Он всегда так делал.
– Если увидите, скажите – я с ног сбилась. Я…
Мы уже не слушали её. Мама ищет дочь – обычное дело. Нас тоже искали, нам тоже доставалось.
Лёжа на хлипком плоту, мы смотрели в небо. Оно было высокое, по-июньски яркое, в белых воланах облаков.
– Хорошо бы в зарослях хижину смастрячить, – сказал Вилен.
Я согласился. Часа в три пошли домой обедать. Обсуждали, из чего лучше мастрячить хижину. Я увидел первый. Ту, похожую на Панночку, с двух сторон поддерживали две другие женщины, почему-то в одинаковых платьях, и это придавало всему оттенок абсурда. Она не кричала – молча разевала рот.
Там, куда они направлялись, стояли люди, и что-то лежало под большим банным полотенцем. Слишком короткое для взрослого человека. Накрытое с головой.