Никому, кроме родителей, не приходило в голову притащить на стройку ребёнка, поэтому вместо игр с приятелями я бродила по округе.
С тех пор, наверное, у меня и осталась любовь к одиночеству и молчаливому созерцанию. Я могла часами сидеть у пожарного пруда и выдумывать бесконечные истории. Иногда я рассказывала их вслух, распугивая стрекоз и водомерок.
Мама ужаснулась бы, узнай она, как далеко я иногда забиралась, но им с папой было не до того. Они привыкли всё делать вместе, и даже мамин насмешливый скепсис по отношению к Неудобью отступал на второй план, когда папе требовалась помощь. Наверное, соседи завидовали нам. Пока они ютились в шалашах или в тесных бытовках, обнимая по ночам для согрева канистры с горячей водой, мы спали в настоящем доме на чистых простынях. Но я не помню, чтобы в Неудобье кто-то хоть раз отказал другому в помощи. Иногда мне представлялось, что все мы сражаемся с Костяной Мордой, строим свои крепости-дома, и ждём, когда она придёт, чтобы дать ей отпор.
… Некоторые из них так и не успели достроить укрепления. Жена Палыча, например, нашла себе нового мужа, пока он ездил в Неудобье. Палычу пришлось поселиться в своём кузове. Он запил. Под злыми осенними дождями гнили двери и рамы, которые он доставал, часами простаивая в очередях.
«Ванька-керогаз» попал под поезд. Его сруб потемнел и однажды весной осел бесформенной кучей, которую растащили на дрова.
Суровой зимой в начале девяностых у нас вымерзли все яблони («как сглазили», сказал папа, но я-то знала – виновата Костяная Морда). Деревья стояли чёрные, словно обугленные, но к середине лета дали ярко-зелёные побеги.
– Ниже привоя, – с сожалением сказал папа, – дички пойдут.
– Ну и ладно, – отозвалась мама, – зато не эта чернота. Всё-таки нехорошее место ты выбрал, Толя.
– Мне стало неуютно – в её голосе не слышалось привычной иронии.
– Какое дали.
– Почему так далеко от города? Ведь масса свободной земли на полпути! А нас, как… алкашей на сто первый километр.
– Это «места рассредоточения» на случай ядерного удара.
– Ты сейчас серьёзно?
Мама опустила белье в таз и машинально вытерла о передник мокрые руки.
– Серьёзнее не бывает. Заботится о нас государство. Если что, этот дом спасёт нам жизнь.
Мама фыркнула.
Неудобье действительно спасло нам жизнь – с этим потом не спорил никто, даже мама. Когда у родителей начались перебои с зарплатой, огород стал нашим спасением. Через год папу уволили – новая власть в его предприятии не нуждалась. Он помыкался в поисках подработки, после ночной разгрузки овощей попал в больницу с сердечным приступом и неожиданно принял решение поселиться в Неудобье. Тем более, что до садоводства наконец-то дотянули просеку и ЛЭП.