В дверях мелькнул старик, посмотрел на Настю и незаметно положил рядом с её кружкой засохший кругляш овсяного печенья.
Наступило бабье лето. Солнце и крепкий ветер высушили город. Звонкий, вымытый сентябрьскими дождями до блеска, он предстал перед Настей совсем другим. С тёплых Василеостровских линий, усыпанных листьями, не хотелось уходить. Трамваи, похожие на камчатских оленей, деловито звенели, рассыпая зелёные звёзды из-под рогов.
Настя остановилась у края тротуара, высматривая оленя, который привезёт её… домой. Теперь её дом был здесь – в этом городе, на этом острове, в тесной комнатушке в конце длинного прокуренного коридора.
Трамвай остановился, словно испугавшись жёлтых зигзагов, начерченных на асфальте. Настя шагнула в его распаренное нутро, вызолоченное вечерним солнцем. Лучи били в лицо, и она почти на ощупь прошла в середину вагона и села. Ноги, наполненные пройденными километрами, приятно гудели.
– Здравствуйте, – произнёс кто-то за её спиной.
Она обернулась. Он поправил очки.
– Вы сильно ушиблись? А я, кстати, собрал тогда все ваши монеты. Я знал, что обязательно вас встречу – ведь все трамваи ходят по одним рельсам. Два билета, пожалуйста.
Белое слепящее пятно, как будто кто-то направил в лицо прожектор.
Нет, конечно, если закрыть глаза, можно припомнить ленивую реку под окнами, обесцвеченные солнцем улицы, хриплый лай соседской собаки и запах персиков. Правда, для этого Кире приходится пробираться куда-то на задворки, в самые тёмные и глухие уголки памяти. Всплывает другое: чернильная ночь и стук у ворот, мама с папой, замершие в углах комнаты, как заговорщики. Забегает солдатик – рыжий и бесцветный одновременно – и протягивает билеты. Заикаясь от волнения, пытается рапортовать шёпотом, чтобы не разбудить Киру, но папа машет рукой, мол, что уж.
– Когда выезжать?
– Прямо сейчас, то-товарищ майор, должны успеть.
– До Москвы?
– Куда там, до Кишинёва.
– До Кишинёва? – мама, как тень, отделяется от стены. – Это же гибель. Там, говорят, в русских стреляют сразу, не спрашивая. Мы не можем так рисковать… У нас ребёнок.
– То-тогда есть опасность вообще не уехать. Аэродром вот-вот закроют.
– Но вы-то как-то улетите? Остатки гарнизона? Может, на военном?
– Не положено, – вступает папа. – Собирайся, Валя. Некогда разглагольствовать.
Кадр сменяется. Они едут на военной машине. За рулём всё тот же солдатик. Мама прижимает Киру к себе так сильно, что ей трудно дышать. Отец пытается насвистывать какую-то мелодию, но быстро замолкает.
Люди на дороге. Остановка. В свете фар мешаются пыль, выхлоп и ночной туман. Лиц не видно, но в руках пляшут автоматы.