– С ума сошёл! Ты бы ещё на улице мёрз, – охает она, прежде чем нырнуть в табачные объятия.
– Встречать-то ты не разрешила.
В комнате работает телевизор, и мама спит, сидя в кресле перед ним. Газетка с программой передач соскальзывает с её колен на ковёр. Пахнет печевом и туалетным мылом.
… На край подушки падает свет уличного фонаря. Кира ворочается. Сначала приходится утолкать одеяло к спинке кровати, потом – избавиться от пухлой подушки. Не помогает. Прошлёпав по холодному паркету, распахивает форточку. В комнату втягивается свежесть и далёкий собачий лай.
– Что не спишь?
В детстве Киру всегда удивляло, как мама умеет неслышно ступать по половицам.
– Душно.
– Второй год уговариваю папу поставить регуляторы на батареи. Жадничает. Копит неизвестно на что. Я ему говорю, что пора уже тратить начинать. У гробов карманов нет.
– Мам… ну не начинай. Какие гробы? Тебе пятьдесят шесть.
– Ладно… Что днём будем делать?
– Можно в город съездить. Вечером с одноклассниками встречаемся.
– Ложись тогда, отдыхай. Смотри, чтобы не продуло тебя.
Когда мама уходит, Кира достаёт сигареты и долго курит в форточку.
… Карамельный свет изливается на снег – в витрине ресторанчика висят лампы Эдисона. На крыльце курят двое. Кира, проходя мимо них, слегка улыбается. Это ни к чему не обязывает, но, окажись они её одноклассниками, можно будет притвориться, что она их узнала. Ресторанчик безуспешно пытается казаться дороже, чем на самом деле. На первом этаже есть гардероб, но, передавая шубу опухшей женщине за барьером, Кира чувствует запах перегара. Протягивая номерок, гардеробщица на секунду удерживает его в дрожащей ладони. Секунды хватает, чтобы Кира её узнала. Это мать Вовика Калинкина…
…Вообще никакого света. Где-то впереди фонарь на просмолённом деревянном столбе, как в деревне, но до него ещё идти и идти. Папа возвращается из новой квартиры, где весь вечер что-то сверлил, красил и клеил. Тропинка, выложенная из обломков бракованных плит, в оттепель раскисла, а потом покрылась ледяной коркой. Эта корка и металлические подковки на ботинках Вовика спасают папе жизнь. И ещё, конечно, молоток, который он побоялся оставить в квартире с фанерной дверью, чтоб его не постигла участь ванны и электроплиты.
Цок-цок… Папа оборачивается. За ним идут. Он нащупывает фонарик и щёлкает тумблером. Брызжет свет. Преследователь на мгновение слепнет, и папа успевает заметить холодный проблеск в его правой руке.
Они знали родителей Вовика, знали и его самого, тихого и вежливого, в аккуратной курточке и в очках. Полгода назад отец Вовика умер, а сам он сделался бледным и дёрганым. Однажды в очереди в сберкассу папа услышал, что у него нашли шприцы. Но мало ли слухов распускали о соседских детях старухи? Теперь это казалось правдой. Иного объяснения тому, что славный очкастый парень идёт сейчас на него с ножом, папа не видит.