Я оказалась рядом с ним на концерте в Филармонии: скучная музыка, к которой я не привыкла, на мне – нелепое платье в цветочек, на нём – идеальный, как мне тогда казалось, костюм. В антракте он ловко уронил программку прямо мне под ноги и пригласил в буфет. После концерта мы шли до метро вместе. Я не слышала ни слова из того, о чём он говорил. «Я уехала с Комсомольской, – пела моя дура-душа. – Я никогда не буду такой, как Лилька!»
К слову, Лилька развелась спустя год, открыла маникюрный кабинет и живёт в своё удовольствие.
А я через полгода я обнаружила себя на полу съёмной комнаты с разбитым носом и заплывшим глазом. Не знаю, почему я не ушла – я же была с Комсомольской и умела бить по яйцам не хуже пацана. Там, в моих родных трущобах, никто не посмел бы поднять на меня руку, но здесь, в новом мире, действовали другие законы. Я вытирала кровь с пола и с собственной груди одной тряпкой. Я молчала. В кофейне, где я работала баристой (или бариста?), я сказала, что упала на камни на шашлыках. «Да, – твердила я с виноватой улыбкой, – было темно, и я немного перебрала пива…» Одна из клиенток, уходя, сунула мне в руки визитную карточку. Милый прямоугольничек розовой бархатной бумаги. Прямоугольничек обещал избавление от зависимости, убежище и психологическую помощь. Я швырнула эту розовую дребедень в урну – девочки с Комсомольской разбираются со своими проблемами сами.
Больше такого не повторялось. Он бил аккуратно, не оставляя синяков. Контролировал себя даже тогда, когда я думала, что убьёт. Я стонала от боли, и мои стоны складывались в слова «Я-вырвалась-с-Комсомольской». Это была неправда. Я угодила только глубже. В самый отвратительный подвал, где даже бездомных кошек нет. Наверное, он бы убил меня рано или поздно, но мне повезло, а ему – нет. Он бежал на автобус и не заметил несущуюся по встречке машину.
Я горевала. Я плакала. Мне было больно и тоскливо. Однажды разревелась прямо в вагоне метро – так горько мне сделалось при виде целующейся пары. Он сидел рядом – солидный, седеющий, в стильных очках – и просто взял меня за руку. Девочке с Комсомольской полагалось отнять руку и закрепить эффект парой непечатных выражений, но я почему-то зарыдала громче и выложила ему всё: про Комсомольскую, Мачтопропиточный завод, бабушку, маму и того, первого. Он покивал красивой головой, крепко сжал мою руку и вывел из метро на улицу. Мы шли по Невскому, и он рассказывал о каждом доме: кто где родился, женился и умер. У Дома книги я влюбилась в него, а возле Адмиралтейства готова была стать его женой навеки.