– Илья Сергеевич? Наталья Антоновна? – сказал отец.
Мужчина встал, и они поздоровались за руку. Женщина, невысокая и худенькая, в которой я узнал мать Антонова, кивнула головой.
– Я Виктор Александрович Баженов, отец Григория. Он хочет вам что-то сказать. Со своей стороны приношу вам извинения и обещаю сделать всё от меня зависящее, чтобы ваш сын поправился. Я оплачу любое лечение.
Сказав, он отошёл в сторону, оставив меня одного. Мать смотрела на меня чёрными, ненавидящими глазами, отец – пожалуй, даже с интересом.
Я откашлялся. Они ждали.
– Я хочу извиниться перед вами, – выдавил я из себя. – Простите.
– Извиняется он! – прошипела мать. – Что нам от твоих извинений! У Дениса может быть сотрясение мозга! – губы её затряслись, и она замолчала.
«Ну, это вряд ли! – подумал я. – С таким черепом, как у него…»
– Из-за чего вы подрались? – спросил отец. – Я вижу, тебе тоже досталось?
– Досталось ему! – возмутилась мать.
– Это наше дело, – сказал я. – Я действительно сожалею, что так получилось, но…
– Он, наверное, сделал какую-то гадость? – спросил Илья Сергеевич.
Я молчал.
– Ты против собственного сына!
– Я слишком хорошо его знаю, – горько сказал Илья Сергеевич. – Иди, Гриша, мы принимаем твои извинения. Скажи папе, чтобы он не беспокоился, мы сами вылечим нашего сына.
– Папа так не сможет, – возразил я. – Он обещал, и он выполнит обещание.
– Ну, думаю, мы договоримся, – улыбнулся он. – Передай отцу, что заявление мы писать не будем.
– Ещё как будем! – зло сказала мать.
– Наташа, успокойся! – обратился он к ней. – Сначала надо разобраться с нашим сыном. Иди, Гриша, всё в порядке.
– Что они сказали? – спросил отец, когда мы ехали домой.
– Сказали, что не будут подавать заявление и чтобы ты не беспокоился о лечении.
– Даже так? – удивился он. – Интересно…
Больше мы не разговаривали. Дома меня не трогали, мама, конечно, поохала и поплакала, но не более того. Отец предложил мне несколько дней отсидеться дома, но я не согласился: завтра первым уроком была литература, поэтому я, как штык, сидел за своей партой в восемь ноль-ноль. Девчонки поглядывали на меня с интересом, парни – тоже, но никто не заговаривал.
Во время урока нам приходилось много писать: Арина наплевала на программу и готовила нас непосредственно к сдаче сочинения, поэтому я пахал не поднимая головы. Диктуя материал, она обычно прохаживалась по кабинету и поглядывала в тетрадки, чтобы видеть, кто работает, а кто – нет. И вот она дошла до моей парты и зачем-то остановилась. Я продолжал писать. Арина вдруг смолкла, и я поднял голову: она смотрела на мою правую руку. Вчера я изрядно рассадил себе костяшки, так вот, она смотрела на болячки, как будто в жизни такого не видела. Потом перевела взгляд на моё лицо, и глаза её распахнулись, хотя ничего особенного со мной не было. Утром в ванной я внимательно рассмотрел себя: ссадина на скуле (это когда Антонов умудрился приложить меня лицом об парту) и разбитые (в который раз) губы. Чего она так испугалась – не понимаю! Несколько секунд стояла тишина, потом она нашла в себе силы продолжить урок, но позже, когда мы уже расходились, сказала: