– Хоть пассажиром, но ощущаешь нагрузку, доходящую до пяти гай, при выполнении фигур пилотажа. На маленькой знаменитой «Цессне» я летал чуть не по всей Европе. После взлёта я брал управление, то есть мне давали управление, и я как полноценный пилот уже набирал высоту, следил за местностью, выбирал курс. Я же в дом пионеров в кружок ходил, это в детстве. Мы там макеты и летальные… эти делали, … на корде запускали. Я несколько раз победителем был. Выучился на инженера по авиации. Но это не моё. Участвовать в строительстве – не моё… Ульяновск, конечно, хороший город. Но сейчас, когда там всё разрушено, и от авиазавода одна территория… Меня это больше всего угнетало. И я ушёл в музыку. Благо с детства отец видел во мне музыканта, а мать серьёзного человека. Хотя часто бывает наоборот. … Вот мой приятель, профессиональный лётчик, во время полёта вёл переговоры с диспетчерами, а я управлял. Так вот я и летаю, не могу официально, приходиться тайно. А в музыканты пошёл по необходимости хоть какую-то профессию иметь. Говорят, я не плохой музыкант, но вот я на высоте и мне хочется играть.
Сумбурно пересказывал свою жизнь участник сейшна.
На вершине возвышения, с которого открывался весь вид на мар, когда-то стояла княжеская усадьба князей Дубровских. Потом за долгие годы последние десятилетия её растащили, и осталось открытое пространство, внизу которого и выделили небольшой, неудобный из-за подъёма, участок. От княжеской усадьбы остались только надворные постройки, которые долго использовали по прямому назначению: организовали вначале комбед, а затем и совхоз. Но в самой княжеской усадьбе никто не селился и никто не устраивал в своё время правление, клуб или зернохранилище. Поэтому от усадьбы ничего не осталось, не считая остатков каменного фундамента. Перед рабочим селением – отделение местного колхоза, а его центральная усадьба находилась в семи километрах от этой местности. С течением времени оттуда молодое население перебиралось в центральное отделение, где была школа, участковая больница, почта и сельский совет. Поэтому на то время в селении осталось, в основном, только старшее поколение. А когда-то оно было самостоятельным хозяйством, пока ни пришла эпоха укрупнения хозяйств.
Бабка-соседка уже не могла гулять по состоянию здоровья, поэтому она не ходила далее своего дома, объясняя Силе топографию местности на пальцах. Что же касается его, то самым большим удовольствием для него было забраться подальше в лес или на пруд и предаваться на какой-нибудь светлой тёплой поляне сладостным мечтам. Или выбраться на берег пруда после того, как, извалявшись в горячем береговом песке и окунувшись в тёплые прозрачные воды, он брал нотную бумагу и записывал свои размышления. Все его мечты были одного рода, какая-то необъяснимая сладострастная мечта захлёстывала душу, и рисовалась картина и звуки, где неизменным героем был мужчина-дирижёр, которым он чувствовал себя. Его пробуждающаяся чувствительность разливалась по жилам, как какой-то скрытый огонь, застилая глаза легчайшей музыкальной завесой. Сила садился или прислонялся к дереву, ему хотелось чего-то необъяснимого, что возбуждение причиняло и удовлетворяло, и он писал нотными знаками звучание концерта.