В тот день всё было как обычно. Да она смутно помнит тот день. Она пошла в школу, порой она ходила в школу. Школу она не любила: смотрела на чистеньких домашних детей, за которыми приходят красивые ухоженные мамочки и сильные высокие папы и ненавидела, вернее, завидовала, сильно завидовала, зависть заполняла всю душу. Зависть вперемешку с обидой. Она никогда не была глупой девочкой, невоспитанной, грубой, но не глупой. Ане очень легко давалась математика, и она очень красиво пела. Её хвалили некоторые преподаватели, те которые не смотрели на её социальное положение. Учительница по пению, к примеру, очень хотела, чтобы Аня ходила в музыкальную школу, хотя она прекрасно понимала, что с такой родительницей, как Анина мать, это невозможно. Были, правда, и те взрослые, сеятели доброго и вечного, которые брезгливо фыркали, вызывая Аню к доске, словно это она была проституткой. И потому Аня всей душой ненавидела некоторые предметы, вернее, преподавателей, которые с ними ассоциировались. Она любила читать, искренне любила читать. Запиралась в своей комнате, пока мама выясняла отношения с очередным мужиком, доставала из-под подушки взятую из школьной библиотеки книгу и читала взахлеб, погружаясь в тот вымышленный мир и смешиваясь с ним, растворяясь в нём, становясь либо героем книги, либо созерцателем, становясь просто чистой. Но на уроки литературы Аня ходила с неохотой, а порой прогуливала их. Старая, распухшая, постоянно плевавшаяся во время разговора Нина Андреевна олицетворяла собой эпоху чистую и непорочную, а потому смотрела на Аню так, как будто девочку облепили мухи с ног до головы, потому что она… Никто почему-то не смотрел так на Светку, мать которой тоже её где-то нагуляла, а потом стала любовницей одного женатого банкира и жила за его счёт. Так почему-то смотрели только на Аню. Аня злилась.
В очередной раз в тот день она не пошла на свой «любимый» предмет, а отправилась домой. Была весна, было тепло и у подъезда опять сидели шушукающиеся бабки, которые всю зиму ждали этого ясного солнечного дня, чтобы выйти во двор, собраться вместе и в тесном кругу перемыть всем знакомым косточки. Под их неодобрительные взгляды Аня подошла к подъезду, и, услышав за спиной «дочь проститутки», не выдержала и обернулась, одарила сидевших яростным взглядом и плюнула. Теперь она могла это сделать, ей было уже почти тринадцать и ей было всё равно, как отреагируют эти сплетницы на её плевок.
Матери не было дома, она продавала на рынке мясо и должна была прийти только к вечеру. Её последний ухажёр жил с ними уже полгода, и Аня прекрасно знала, что, войдя в квартиру, увидит его надоевшее лицо. Он мало пил, меньше, чем другие – это единственное, чем он нравился Ане. Правда, он был сумасшедшим, он постоянно кричал, дрался. Он просто был злой. А в тот день он выпил больше, чем ему было можно. Абсолютно безумные глаза валявшегося на диване мужчины слегка испугали девочку.