Когда делили участки и тянули жребий, дедушке достался самый плохой – у кромки леса, и бабушка потом долго убивалась, зачем она сорок лет назад вышла за дедушку замуж, если он такой неприспособленный, даже участок нормальный не может обеспечить! Прошли годы, и оказалось, что их участок – самый лучший, самый прекрасный. Двумя сторонами участок глядел в лес, сразу за забором начинались берёзы, высокая трава, в которой качались жёлто-фиолетовые соцветия иван-да-марьи, попадалась земляника, и с июня начинались белые грибы, по одному-два, но набрать на суп, самый первый, самый вкусный, можно было всегда. За берёзами невысокая горушка, на которой стояла деревня, сваливалась в лес, и тропинка выбегала к речке Северке, очень быстрой и даже в июле совершенно ледяной. Гриша каждое утро бегал купаться, а Маруся ленилась и за пять дней ещё ни разу не сходила.
Маруся ела простоквашу и вишни, смотрела, как качаются берёзы, слушала, как они шумят – с едва уловимым металлическим брюзжанием, – думала, что вот и кончилось лето!.. А она и не заметила. Тёплые дни наверняка последние, и эта вишня тоже последняя, поздняя, следующей ждать и ждать целую осень, зиму и весну ждать.
…Всё время приходится чего-то ждать: следующего лета, прибавки к зарплате, большой любви. Всё время получается, что самое настоящее впереди, а нынешнее – так, ожидание, бессмысленное, как сидение в очереди. Всё время получается так, что, когда будущее становится настоящим, оно оборачивается ненастоящим, и нужно снова сидеть и ждать – Нового года, интересной работы, большой любви…
Маруся нахмурилась. Решено было в отпуске ни о чём таком не думать, а думалось всё время, и отпуск вот-вот кончится, а она ещё ни разу не сходила на речку!..
За углом дома заговорили громко, раздражённо, и Маруся поняла, что явился Валерик, сосед, с которым тётя то и дело ссорилась. С Валериком постоянно ссорилась вся деревня.
…Когда-то эти участки были деревней, потом из неё все уехали – кто в Москву, кто в Егорьевск и Воскресенск, – а землю раздали дачникам. Марусе нравилось, что у них дача в деревне, а не в садовом кооперативе посреди чистого поля!..
– А я тебе сказал, снимай! – кричали из-за угла. – Или я сам кран вызову, они живо открутят!
– Да угомонишься ты когда-нибудь или нет?! – возражала Лидия Витальевна тоже очень активно. – Сколько раз сказано, я плачу! Плачу я за свет!.. И за этот тоже!..
Маруся поставила пиалу в траву, поднялась и пошла спасать тётю от нашествия татарского ига.
У забора тётя Лида в бейсболке, мятой майке и обрезанных по колено джинсах потрясала укропным веником перед носом плотного моложавого мужика, грудью налегавшего на штакетник. Казалось, ещё чуть-чуть, и под его весом забор завалится. Мужик пылал от негодования и был красен как рак.