Катя потянула его к столам. Ее волнова атмосфера денег вокруг: гул голосов, жужжание рулетки, звуки катающихся шаров. И мне показались чрезвычайно глупыми и снобистскими эти мои дилетанские мысли новоявленного джентльмена. И глупо морализировать там, где мораль давно не обитает. Я рассмеялся вслух, поймал любопытный взгляд горячих Катиных глазок, и повел её к кассе.
- Давай-ка мы наберем фишек. Ты, наверное, никогда не играла?
Она не играла.
И ещё некоторое время я с удовольствием посвящал её в тактику игры, которую сам знал чрезвычайно поверхностно, но все же больше, чем она. Я объяснил, что фишки ставят на клетки, раскрашенные по цвету - красные, черные, на числа - чет и нечет, и если выпадет выбранный цвет, или числа, выигрыш удваивается. Для примера он поставил двадцатидолларовую фишку на нечет и, так как выпала шестерка, - проиграл. Поставил на красную. Колесо раскрутилось, и шарик остановился на красном. Довольный больше блеском её глаз, чем сорока долларами выигрыша, я высыпал перед Катей все фишки. Всего поменял фишек на две тысячи долларов, и я надеялся занять её на час-полтора, пока сам займусь поисками.
- Ты давай здесь осваивайся, а я все же поищу Кошкина, - сказал я, оглядываясь по сторонам и вдруг увидел за одним из столиков в стороне, большей частью незанятых, Елену Михайловну, в компании крепкого мужчины, которого я где-то видел - да у неё же в доме, конечно, приехала с собственной охраной - и двух шикарных ципочек местного производства, может подружки детства, нет, помоложе, лет семнадцать-восемнадцать.
- Ну играй, а я пошел, - сказал я Кате.
- Да, да, играй, я здесь побуду, - рассеянно ответила она, совершенно очарованная своим первым выигрышем, только что свершившимсяю. - Я никуда не уйду.
В этом я был уверен, глядя на лихорадочный блеск её глаз, мгновенно заразившихся азартом.
Невольно выбирая кружной путь, чтобы прямолинейными целеустремлениями не привлечь внимание раньше времени, я приблизился все же к столу этой персидской княжны. Но до чего хороша, подумал я: смугло-янтарное светящееся лицо, пышные, блестящие, как черный соболий мех волосы, синие, кажущиеся черными в этом восточном, почти зловещем оформлении глаза, бархатисто-пунцовые губы - всё это детали, но они складывались в такой образ, что у мужиков в зале, даже случайно взглянувших на нее, отваливались челюсти и происходил подъем тонуса - то бишь подъем жизненных сил. У всех, кроме, как у меня, подумал я, обманывая сам себя. И тем не менее, все-таки, что-то отталкивало меня от этой дивной, дивной женщины. Все было в ней слишком, все было вызывающе прекрасно, и это "слишком" в глубине души предвещало опасность.