Дневник еврея. Поэма (Артеменко) - страница 21


Я изменился, как умел


И чуть нахмурил бровку.



А мой приятель засверкал


При виде от парада,


Идти за ними возжелал,


А для меня лишь стадо.



Одеты все как на подбор


И взгляды в них пустые,


Не видно в них юнца задор,


Они как неживые.



Когда рассматривал вблизи


Я совершил оплошность,


Один из них сошёл стези,


Увидев во мне ложность.



Ударил с криком: «Как же так?


И где привет с рукою?


Наверно, неуч иль дурак,


Я тут тебе устрою!»



«А ну, поднял свою культю


И встань ровнее в стойку,


А то сейчас ещё влеплю,


Устрою тебе мойку».



От страха сделал, как сказал,


Мне этот злобный малый,


И позу правильную принял,


Как будто я бывалый.



И он с победой отошёл,


Вернулся в строй обратно,


Австриец взглядом лишь оплёл,


Как мне стоять отвратно.



И я попятился назад,


Чтоб спрятаться за лица,


Что принимали сей парад


И дали мне вмиг скрыться.



И чтобы время не терять,


Я побежал до дома,


Возможно, там увижу мать,


Верну себя с отъема.



Я не хотел узнанным быть


Соседями, врагами,


И оттого включил я прыть


В обход, лишь сторонами.



И вот я вижу дом родной,


А в окнах – свет и звуки,


Наверно, кушают семьей


Ох! Удивлю их скуки.



Домчался к ним я шага в три


И дверь заколотилась,


Я жду момент, лишь отопри,


Дыхание уж сбилось.



Ну, что там, что не отворят,


Наверно, не признали


Наверно, думают, что враг,


Доставивший страданий.



О. слышу, к двери подошли


И заиграл замочек,


Страдания мои прошли


Достойных одиночек.



И дверь открыл сосед большой


И удивился сильно,


А я толкнул его рукой


И прошмыгнул мобильно.



Реакция мне удалась


И я уже в гостиной


Кричу, по дому разбежась


Семье своей родимой.


На кухню забежал к родным,


А там – соседа детки,


играли за столом моим


игрушками соседки.



Я зарыдал, где все они,


Куда вы их всех дели,


Ты их по-доброму верни,


Соседи аж зардели.



Детишки, побросав игру,


На весь дом запищали,


Как-будто я им зло несу,


Отца своего позвали.



И он настиг меня в момент,


Да уцепился в горло.


Его безбожный аргумент,


Во мне надежду стёрло.



«Ты – жид, еврей, ты что забыл


В моем прекрасном доме?


Ты прежде у меня спроси,


Чем мчатся на проломе?»



«Да как ты смеешь всех пугать?


И кто тебе позволил


По дому бегать и искать


В жидовском произволе?»



«А ну, давай пойдём со мной,


Я сдам тебя, не скрою


Таких, как ты, нужно долой


Лишь в землю под плитою».



И с каждым словом все сильней


Сжималось мое горло,


«Ты сдохнешь, тварь, как тот еврей,


Что ножиком подпер я».



«Я точно помню, как пробил


Отцу твоему под кожу,


Клинок так медленно входил,


Увеча его рожу».



«Тебя же, суку, отпустил,


Не стал я пачкать руки,


Скажи спасибо, что щадил


И не отдал на муки».



«Ну, раз вернулся, значит так,


Получишь ты страданья,


Какой же глупый ты, дурак,