А болезненное состояние выматывало. Голос охрип, говорить приходилось шепотом. Желание откашлянуть, сплюнуть становилось постоянным. Полоскания, таблетки не помогали. И все это так некстати! Через месяц Нику ждала уже вторая попытка обрести статус судьи. Год назад, сдавая экзамен, погорела на паре каверзных вопросов. Вроде готовилась, от зубов отскакивало. Но председатель комиссии подчеркнуто вежливо шанса не дал:
–Ничего страшного, подготовитесь. В следующий раз ждем, – и кивнул на выпирающий живот Ники:
–Счастливо вам разродиться.
От возмущения, обиды у Ники подскочило давление. К матери за сочувствием, естественно, не пошла. О судействе Елена и слышать не хотела:
– Вероника, ты сама говоришь – у твоей судьи глаза как стеклянные. Каста неприкасаемых, на российский лад. Зачем тебе туда? Работаешь помощником судьи и работай.
– Мать твою… да сколько можно! Опять лезешь не в свое дело! Пойми, мне эта работа вот где сидит! Судья моя… Я почти все за нее, она только рот открывает. А сколько барства, спеси. Зарплата в три раза больше моей! А я умнее, способнее ее в разы! И я жить хочу по-человечески!..
***
– … Раз жить хочет по-человечески, оставь ее в покое. Я тебе, дочка, русским языком говорю, не цепляйся к Нике. Вы и так на ножах… Пусть как хочет тропу свою топчет. Это ее путь-дорожка. – Голос матери в телефонной трубке слегка простужен:
– Что ты говоришь? Слезы все выплакала? А ты чаще лук режь да лицо не отворачивай. Поплачь. Хреновое дело, если плакать разучилась. Душа без слез, как земля без дождя. Вон мужики редко плачут. А бабы дольше живут. Ты, Ленка, смотри в мужика не превращайся.
Римма Павловна закашлялась, выпив воды, продолжила:
– Совет я тебе, дочка, дам. Напиши Нике письмо. Помнишь, когда отец умер, мы с тобой разругались. Уж очень больно ты, как каток, по мне прошлась. Додумалась такое сказать: « Папа имел право на счастье, потому и гулял…» Ни сострадания ко мне, ни слезинки… Я потому не удержалась, письмо тебе написала. Ты, правда, два месяца в ответ ни слова. Но потом все как-то утихло. Ты, моя девочка, прощения попросила. Вот и напиши своей дочке письмо. Если глаза в глаза не можете, если трясет от звука голоса, то давайте на бумаге. Она, бумага, все стерпит.
***
Ох, и досталось тем бумажным листкам материнского письма Елене… Взрыв гнева на выходку дочери (посмела отца защищать…), застарелые обиды застилали старческие глаза. Негодование пропитывало строки. Привычно аккуратный почерк размашист, в помарках. Вспоминая, вымещала Римма Павловна на бумаге злость по поводу не только взрослых, но и детских прегрешений дочери. Особый акцент на выброшенное в мусорное ведро столовое серебро.