В квартире все также как было в последний раз. Разувшись, провожу пальцами по стеклянной столешнице в холле и кладу на него сумочку, как делала и всегда. Неужели я снова здесь? Кажется, я сама не верила в то, что когда-нибудь переступлю порог дома Демьяна.
— Ты правда хотел продать квартиру и уехать в Штаты?
Оборачиваюсь на Демьяна, когда он входит следом.
— Да. Мне больше не было необходимости здесь находиться.
— Но теперь снова есть.
Чувственные губы растягиваются в улыбке.
— Теперь есть. Саня будет не очень доволен. Но я разберусь.
— Саня?
— Не важно.
Подойдя ко мне вплотную, Демьян прижимает меня к столу и ставит руки по обе стороны от моего тела, вынуждая вскинуть на него голову.
Долгий пронзительный взгляд направлен куда-то в самую душу. Он медленно скользит им по моему лицу, словно изучает заново. Вижу, что не все ему нравится, скорее всего, синяки под глазами слишком заметны. Но теперь их не будет. Если во мне проснулся голод, значит, организм ожил. И голод не только к пище….
Взгляд соскальзывает на мои губы, и от меня не скрывается, как дергается его кадык. Миллион искр воспламеняется под кожей. Тепло от крепкого тела охватывает меня собой и, качая на своих томительных волнах, начинает засасывать в кипящую лаву.
Кладу ладони на крепкую грудь и подрагивающими от напряжения пальцами начинаю расстегивать пуговицы на рубашке.
Демьян прищуривается.
— Мариам, я не обещаю остановиться, — голос, ставший хриплым, переливается нотками предупреждения, смешанного с обещанием.
— Я не хочу, чтобы ты останавливался! Я твоя, Демьян!
Демьян
В голове шумит, но это больше не тот ноющий шум, ставший привычным за последнее время. Чувствовать в своих руках Мариам кажется чем-то нереальным. Утонченный вкус малышки дурманит, нежный аромат сводит с ума.
Маленькая моя, девочка моя… Если бы меня попросили сейчас описать свое состояние, я бы назвал это воскрешением из мертвых. Когда жизнь врывается в легкие пряным ароматом ванили, когда кровь несется по венам в ускоренном режиме, потому что теперь сердцу есть смысл перекачивать её.
В тот самый момент, когда Мариам взяла меня за руку перед своими родителями, я испытал… нет, не триумф. Это было самое чистое и неподдельное счастье.
Я недооценил сложность предстоящего перед котенком выбора, пока не увидел её. Бледную, худую настолько, что эта худоба показалась болезненной. То, через что пришлось пройти моей сильной девочке, не понять такому как я никогда. Семья для нее с первых дней жизни была священна, и она предпочла ей меня.
Наверное, я только сейчас понимаю всю глубину того, на что Мариам пошла ради нашего будущего.