С девушкой такое не прокатит. Наглую выскочку будут ставить на место с осознанием превосходства повидавших жизнь степенных дам. Этот бой я проиграла, даже его не начав.
— Хорошо, — говорю с одним лишь желанием — побыстрее что-то купить и уйти отсюда, так мне осточертели эти глупые разборки. — Давайте без выбрыков. Ответьте мне на один вопрос — с чем у вас пирожки и какой они свежести?
— А цена че, не волнует? — пытается постоять за подругу вторая покупательница, наблюдающая за нашей перепалкой как за мыльным сериалом по телевизору.
— Нет, цена не волнует, — желая быстрее закончить это дурацкое представление, раздраженно отвечаю я и тут же по поджатым губам вопрошающей понимаю, что совершаю новую ошибку.
Теперь я для них не просто наглая девка. Я еще и мажорка. Какая-нибудь дочка судьи или бандюка, наворовавшего народное добро в девяностые. У которой карманы набиты долларами, а приличный лифчик себе купить не может, бесстыжая. Ещё у меня обязательно должна быть иномарка, на которой я в обход всех правил гоняю на красный свет и сбиваю порядочных граждан пачками. И сидеть бы мне в тюрьме, но папочка-судья и по совместительству бандюк меня всякий раз отмазывает.
А теперь я пришла сюда купить пирожков, чтобы посверкать сиськами и поглумиться над приличными людьми. Гадина такая.
— Пирожки с мясом, с капустой, с грибами, — видя, что ситуация накаляется, и не желая допускать серьезный конфликт у себя на территории, трещит продавщица и на ее лице явно читается: «Уходи»
— Хорошо. Давайте два с капустой.
С мясом и с грибами с учетом нашего великолепного взаимодействия я не рискую брать. Не исключено, что мне подсунут самые давнишние. А попасть в местную больницу после местного гастронома — это последнее, чего я хотела бы.
Продавщица, не забывая каждым жестом подчеркивать своё презрение, пакует мне два пирожка, а мой взгляд тем временем предательским цепляется за печенье. Овсяное. Любимое с детства. Такого вкусного печенья, как у нас, я не ела больше нигде. Так, как печёт его наш хлебзавод, не пекут даже в лучших кондитерских. Может, промышленные выбросы, которыми пропитан воздух, как-то особенно воздействуют на мастерство наших пекарей?
— Послушайте, — говорю я, чувствуя, что пожалею, но остановиться не могу. — А вот это печенье, овсяное? Оно… Оно же наше?
— Не знаю, наше-ваше… Смотря какое считать нашим, — вновь недовольно бурчит продавщица.
— Его изготовляет наш хлебозавод? Оно не привозное? — уточняю, как будто говорю с несмышлёным ребёнком, хотя по глазам монументальной дамы ясно, что она и без этого все поняла.