- В таком деле зевать нельзя!
Потом говорили о делах артельных, которые, кажется, одинаково заботили и хозяев и хлопцев-бойцов. Но - удивительное дело! - даже когда Кондрат Громыка сыпал цифрами и вместо костяшек счетов загибал пальцы обеих рук, доказывая выгоды артельной жизни перед единоличной, даже в это время в хате не переставал гулять ветерок "провесни", пробуждая в душе все то молодое, чистое и далекое, что до сих пор было где-то глубоко скрыто, а теперь вырывалось наружу с первым дыханием весны.
Вон поглядеть на Марыльку - и не узнать, точно ее подменили! Вся, как струна. Подарит ласку синих очей батьке своему, Янке, а заодно, как бы между прочим, вмиг переглянется с Костровым... Или отойдет к печке, в тень, и то ли грустит, то ли радостно о чем-то мечтает, перебирая тугие пшеничные косы. Потом снова подойдет к столу, встанет за спиной матери, склонит ей на плечо голову и хоть делает вид, что слушает, глаза озабоченные - совсем как у взрослой! - а все равно уловит момент и улыбнется опять же ему, Алексею Кострову...
Степан Бусыгин уловил, как они переглядывались, поревновал в душе, а ничего не мог поделать: воля девичья - кому захочет, тому и подарит сердце...
Спать красноармейцев положили на хозяйской половине, куда Марылька отнесла свое пуховое одеяло и горку подушек. Она пожелала им спокойной ночи и, прикрутив фитиль в стенной лампе, тихо удалилась.
А утром, после завтрака, бойцы уходили на станцию, чтобы на рабочем поезде добраться до городка. Провожать их вызвалась Марылька.
Шли они краем пущи, по тропинке, прихваченной за ночь легким морозцем. Нога в ногу шагали они, мешая друг другу помечтать вслух. Поэтому, словно для отвода глаз, Алексой Костров заговорил о погоде.
- И у вас такая весна? - с живостью спросила Марылька, будто только и ждала этой минуты.
- Наша весна не похожая... Пошумит с недельку, а там, глядишь, и дороги подсохнут.
- Где же такое бывает?
- В степях воронежских. На моей земле.
- У вас матуля есть и батька? - допытывалась Марылька. - Наверное, дня не пройдет, чтобы не вспомянули?
- Думать есть кому. Не одним старикам, а и моей... - Костров не договорил, так как Бусыгин дернул его за рукав, мол, помалкивай, бес тебе в ребро!
Но и с одного этого намека Марылька поняла; побледневшая, с каким-то потерянным выражением лица, она притихла и ступала, не поднимая глаз. У тропинки, которая уходила от леса к дороге, Марылька остановилась, подала лодочкой сложенную, совсем холодную руку:
- Мне пора. А вам тем шляхом... До свиданьица!