Некоторое время они молчали.
Еще совсем недавно Екатерина Степановна выглядела в свои срок два года очень живой и женственной. Но жестокий удар так скоро пригнул ее, что от ее живости не осталось и следа: впалые и бледные щеки, в глазах, как будто не просыхающих от слез, была заметна оторопь и вместе с тем затаенная, едва теплившаяся надежда. Да, теперь она верила, пожалуй, только самой себе. Она провела эти недели в горе, одна, без свидетелей и утешения других. Сейчас - Иван Мартынович поежился от ее отчужденного взгляда - она смотрела исподлобья, потом перевела взгляд на стул, где висел мундир мужа. Глаза ее, на миг ставшие ясными, опять помрачнели, и она отвернулась, пряча, казалось выдавленную сердцем, слезу.
- Да что вы, в конце концов!.. Заживо себя хороните! - запротестовал Иван Мартынович. В этот момент из смежной комнаты вышел Алешка и, нелюдимо косясь на полкового комиссара, шагнул к матери, сказал напористым голосом:
- Не надо, мама! Не плачь, слышишь!
Подбежала и Света, уцепилась за мамину юбку, таращила глаза на военного. Гребенников неловко нагнулся к девочке, подтянул ей штанишки, сползшие на пухлые коленки, и взял ее на руки. Девочка косила строгие глаза куда-то в сторону; она, казалось, успела отвыкнуть от доброты и ласки. Иван Мартынович ощущал, как трепетно бьется под его рукою крохотное сердечко.
- Гулять ходишь? - спросил он.
Девочка упрямо молчала, глядела на мать, и та помогла ей преодолеть робость.
- Светлана любит на санках кататься, - сказала она вздохнув. - Но теперь не до веселий. К тому же, на дворе такие холода, что даже в комнату, вон видите, мороз забрался! - Екатерина Степановна указала на углы, будто выстеганные игольчатым инеем.
- Ну, дочка, тебе пора спать. Сними только лифчик, когда ляжешь в кроватку... Да и тебе время, - обратилась она к сыну, заставив его недовольно поморщиться. - Да-да, и не вздумай за книжку браться. Свет не позволю включать и ставни закрою. Иди, иди, родной. - Впервые за время разговора улыбка тронула глаза матери.
- Это мне нравится, - заметил Гребенников, тоже улыбнувшись. - А то гляжу... просто лица на вас нет.
- Ох, Иван Мартынович, - вздохнула она. - За эти дни я столько пережила, что, кажется, и жизни бы не хватило. Да вы разденьтесь, посидите, - предложила она и помогла ему снять шинель.
Екатерина Степановна засуетилась, хотела пойти на кухню, что-то приготовить, но Гребенников упросил ее не хлопотать. "Небось и так посадили себя на скудный паек", - подумал он, и Екатерина Степановна, заметив в его глазах жалость, возразила: