– Сумасшедший,– радостно и немного брезгливо проговорил ему Апатов, когда тот с ошалелыми глазами ввалился в комнату.– А вдруг я простудился? Или перепил?
– Ты бы не написал тогда! – обрадовался бедный Гоша. Когда он получил «послание», то всерьёз подумал, что его друг при смерти.– Что с тобой?
– Ты только присядь. Успокойся, подыши там… Хочешь воды?
– Не нагнетай, пожалуйста, Сёма. Что случилось?
– Да вот, говорят, «нэвра». «Энкефалос»,– загадочно протянул Апатов, наслаждаясь беспокойством, которое уже почти выдавило стёкла из оконных рам.
– Что?
Гоша побледнел, как будто что-то предчувствуя.
– Ноги у меня отнялись, Джорджос, вот что. Да и, похоже, не только ноги. Помнишь, в детстве я всё думал, что я маленький, слабенький, недоразвитый? Так вот это всё бред был, сейчас себе недоразвитому завидую. С форой в победу проиграл бы себе недоразвитому.
Но Джорджос перебил:
– Стой, подожди… Как отнялись? Совсем отнялись?
– Ага.
– Чепуха какая-то… Из-за чего?! – как бы вдруг вспомнив, почти прокричал он.
– Да если бы я знал! За этим тебя и позвал сюда, кстати. Джорджос, Гоша, друг,– Апатов зачем-то схватил его за плечо и притянул к своему лицу,– Найди этого шарлатана (то есть врача, конечно, врача), и спроси у него, что со мной такое. Он мне так ничего и не объяснил толком, гадёныш. Всё своими лямбдами и бетами отмахивается. «По-английски ни бэ, ни мэ: не понимэ». Спроси у шарлатана, буду я жить или нет. Это достаточно важный вопрос. Разве не правда?
Ха, мне кажется, ты думаешь, что я брежу. Но я не брежу, чёрта с два! Разве можно бредить и так понятно изъясняться? Ха-ха-ха! Нет, нельзя. А я, может, только сейчас и не брежу, а всю жизнь до этого бредил…
Апатов медленно опустился на койку и закрыл глаза. Гоша стоял молча. Он был в каком-то печальном удивлении: такая резкая смена настроений сильно ударила по нему. Внезапно наш герой широко открыл один глаз и бездумно глянул на своего гостя:
– Ты ещё здесь? Я же попросил,– как-то уныло выговорил он и замолк.
Гоша вышел из палаты и направился к главврачу. Этому неожиданному посетителю тяжело было находиться тут: во-первых, наполовину размякший давний друг неприятно, даже жутко поразил его. Видеть Апатова, обычно спокойного и крепкого, обездвиженным и отчасти невменяемым было неприятно. Даже жутко. Во-вторых, вся обстановка греческой больницы угнетала Джорджоса. И вроде бы новое было здание, и выглядело всё более чем прилично, но витало здесь что-то мрачное, нагоняющее тоску: то ли из-за желтовато-гнилостного света, то ли из-за идеально белых стен казалось так. Гадость. Ну и в-третьих, Гошу волновал доктор, который не сказал Апатову ничего ясного. Почему?