Вглубь плесневеющих улиц.
Зданий забор
За бетоном немой,
Вдоль пробегают, сутулясь,
Стаи людей.
Уж наверно глупы.
Вряд ли уловят мыслишку…
Балагур.
– Ну лицедей!
Ты и сам из толпы,
Сам ты…
Спутник.
– Я сам из людишек.
Да, это так,
Но любой человек
К всякой судьбе приспособлен.
Даже простак
Возглавляет набег,
Если он силой особен…
Так, ты отвлёк.
Погоди, где же я?..
Точно – закончил на людях.
Мир недалёк,
Он одно возжелал:
Спать, не копаясь до сути.
Всюду киоск:
Кабаки и цеха
По производству загвоздок.
Дышит погост,
И походкой плоха
Мысль, полнящая воздух.
Чувствовал ты
Хоть когда-нибудь, вдруг,
Будто живёшь не на месте?
Будто пусты
За телами вокруг
Лица душевных отверстий?
Будто пусты
Все дома и тома,
Сношены все идиомы?
Чувствовал ты,
Что какой-то обман
За очевидным заломан?
Словно одной
Заменяют мильон
В толще таких же теорий?
Как неродной,
Ты попал в свой же сон…
Знаешь ли ты, что такое…
Вижу, что нет,
По глазам: хоть бы хны.
Может, оно и спокойней.
Вот мой привет:
Я хотел бы войны,
Чтобы в общественной бойне
Всё до низов
Погорело в котле
Поиска новых устоев…
Балагур.
– Стоящий зов!
Но синеть на петле
Будет, кто это устроит.
Да и к чему?
Хоть однажды соврут,
Есть ли нужда не мириться?
Ждёте войну…
Спутник.
– Вот и ты тоже, Брут…
Ладно, всё вздор говорится.
Лучше гляди:
По бокам у стены
Зелень цветёт и густеет.
А впереди
За асфальтом видны
Сквера прямые аллеи.
Если уйдёт
Этот мир от костра,
То при подмоге природы.
Лучший исход.
Балагур.
– А вот в этом ты прав.
Были бы силы и годы!..
Какая же я жалкая гнида, Господи… Нет, Пашка Глевский, ты совсем не прав, совсем не прав. Единственный, кто прав был – это Радин. Почему же я его не слушал и жизнь так губил?.. Вот она, расплата, и пришла, ха-ха.
Ты же, Гоша, как-то раз сказал мне: "Чтобы стать добрым, нужно узнать зло"… Я тогда был ма-аленьким, ничего не понял, а сейчас я понимаю, понимаю! Нет, Гоша, ты умнее Глевского, ты совсем не дурак… Как я раньше этого не видел?
Ты показывал мне, куда идти, но я не слушал и не хотел слушать, и в итоге… как и ты, выстрелил. Хотя нет, не так, не так! Я хуже сделал! Чтобы выстрелить, надо решиться, а я… Мне даже решаться не надо было. Почему я не спас эту женщину, Господи, почему?»
Апатов уже не понимал, размышляет он или говорит, смеётся или плачет – он знал только то, что впервые в жизни его посещает истинное озарение.
«Господи, я ведь уже к тебе обращаюсь, ты слышишь? Я, кажется, поверил. Ещё недавно я спрашивал, какая разница, есть ты или нет тебя… Но теперь я нашёл ответ».
– И каков же он? – вопрошал гигантский белый человек, вошедший в палату через окно и светившийся таким ярким, жизнерадостным светом, что Апатов жмурился и улыбался.