Все трое пошли в сарай и легли на сене. И уже задремали, как вдруг послышались лёгкие шаги… Кто-то ходил недалеко от сарая; пройдёт немного и остановится, а через минуту опять …
– Это Марья Васильевна ходит, – сказал Кожухов.
Шаги затихли…
– Давайте спать… – сказал Стужилин.
И минут через десять Кожухов уже спал. А Иван Петрович всё ворочался с боку на бок и вздыхал, а потом встал, опять вышел наружу и, встал у дверей, раскрутил фляжку с самогоном. А генерал, тоже не уснул, вышел наружу и сел у дверей, закурив трубку.
И тут опять Иван Петрович начал:
– Видеть и слышать, как лгут, и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить унижения, не сметь открыто, заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, и улыбаться, и всё это из-за куска хлеба или из-за тёплого угла – нет, больше жить так невозможно!
– Да… – протяжённо проговорил Стужилин, – это, как в армии, не солжешь в проступке, так поминай как знали… Многим везло, и после правды, им ничего не было, а некоторым – нет…
Старый генерал ушёл спать , и через несколько минут, доносился его храп, а Иван Петрович остался у прохода… Просто на всего он думал про слова генерала, пройденного всё, и стужу, и воду, и огонь…И смекнул, что всё же, хоть он и плохо понял Стужилина:
– Прав старый…прав…