Сцена 4 Огорчения под Штрауса
В том же зале. Обычная суета с тонкими бокалами, толстыми бутылками, фамильными тарелками и серебряными вилками вокруг длинного, покрытого белоснежной скатертью фуршетного стола. Возле дальней стены расположилась небольшая группа музыкантов, они уже настроились и наигрывают что-то лёгкое из Штрауса. Первые пары уже начинают кружиться.
Среди вальсирующих пар – Цезария Бодуэн де Куртенэ и Юрий Олсуфьев. Как и все молодые дамы, она одета в воздушное платье, её вьющиеся чёрные волосы убраны живыми цветами, на голых плечах – лёгкая меховая горжетка с изящной головкой лисички, отделанной опытным ювелиром. Граф Олсуфьев – в мягких войлочных сапогах на низкой подошве, что доставляет даже некоторое удобство в вальсе. Одет в длинную серую домотканую рубаху-толстовку, широкие «мужицкие» штаны.
Сквозь музыку слышится их разговор.
Олсуфьев: – Каковы продвижения Вашего прожекта по созданию музыкальной антологии славянской музыки, милая Цезария? Сумели Вы соотнестись с Георгием Алексеевичем Римским-Корсаковым? Он ведь, кажется, однокашник протеже Вашего батюшки – Максимилиана Фасмера?
Цезария: – О, Вы запомнили наш давишний разговор…? Нет, дорогой Юрий, с Римским-Корсаковым я пока не соотнеслась, материала мало. Но я воспользуюсь Вашим советом устроить эту встречу через Максимилиана. Однако я уже беседовала с профессором консерватории Преображенским, он дал мне несколько дельных советов. Правда, о многом, что он сказал, я и сама догадывалась.
Олсуфьев: – Вот Вы, прелестная Цезария Ивановна, благодаря Вашему папеньке и Вашей маменьке, умны, начитаны, здоровы. Значит, это дар Природы, не так ли?
Цезария: – Пока – так, но к чему это Вы клоните, граф Олсуфьев? Я всегда знаю: Ваши вопросы неспроста….
Олсуфьев: – А к тому, что на прекрасных раменах Ваших сейчас, простите великодушно, устроена могила этой самой Природы. Невинная зверушка, убитая для Вашего каприза, и больше – ни для чего! И вместо глаз у неё теперь – бездушные камни, хотя и сверкающие, но – мёртвые.
Цезария: – Знаете, досточтимый Юрий Александрович, с тех пор, как Вы увлеклись идеями Льва Николаевича Толстого, стали просто несносным. И одеваетесь этак шутовски. Это у вас, у людей графского титула – такое помешательство, что ли? Род чумы? Мадам Лопатина из Москвы приезжала, так анекдот рассказала. Едет она, глядит, а граф Лев Николаевич Толстой собственноручно тяжёлую бочку с водой на салазках толкает. А кучер её тут и крякнул: «Какой он к чёрту граф! Он – шальной!». Вот так и горничная моя Глаша говорит: «Баре с жиру бесятся…».