Олсуфьев: – С каких это пор, барышня Цезария Бодуэн де Куренэ стала с простолюдинским мнением считаться? Мы с Вами одинаково «при блате великом возросли», да и предки ваши французские, думаю, не меньше моих знатны древностью своей и… дремучестью, а того более – зверья разного тьмы и тьмы побили. От злобы их, да от жадности, а, главное, от глупости – все беды на Земле происходят, войны, предательства, зависть. Прав Лев Николаевич, пора разорвать этот порочный круг, пора остановить кровавую вакханалию.
Цезария: – Ах, вот, как я Вас узнала!
Олсуфьев (насмешливо): – И как же?!
Цезария: – Вы – двуличный, неискренний человек. Вы насмехаетесь надо мною и моим папа… . И… и давешним словам вашим я теперь не верю…!
Цезария изящно уворачивается из объятий партнёра и, всплеснув руками, быстро, почти бегом, уходит. Общество в недоумении наблюдает сцену, провожает её глазами.
Граф Юрий Олсуфьев с напускным равнодушием проследует к выходу, про себя тихо бурчит: «Верно заметила графиня Софья Андреевна: брак – это грех и падение, искупление – только дети». Потом, видимо, передумав, он поворачивает к карточному столу.
Сцена 5. Макс и Цезария
Там же. Вечер продолжается. Вальсы сменяются мазурками. Лакеи во фраках не устают подливать шампанское, подносить печенье и тортики. Идёт общий гомон и движение.
Фасмер стоит у высокого окна. Тяжёлые портьеры раздвинуты. Он глядит на Неву, на ломанные линии горизонта Санкт-Петербурга. Закат.
В руке его бокал с шампанским, в другой – маленькая серебряная ложечка. Тарелочка китайского фарфора с пирожным поставлена на широкий подоконник, так удобнее. Он – неподвижен, задумчив.
К Фасмеру подходит Цезария.
Цезария: – Отчего Вы не танцуете, милый Максимилиан Романович?
Фасмер, не слыша, продолжает смотреть вдаль. Цезария растеряна, она осторожно кладёт свою ладонь на его руку.
Цезария: – Максимилиан Романович, Вы где?
Фасмер (резко обернувшись к ней, возбуждённо): – Взгляните туда, дорогая Цезария Ивановна, взгляните туда! Смотрите, город Петра Великого словно кровью залит! Не ладно это, к большой беде. Кровавое воскресенье нам скоро невинным эпизодом истории покажется!
Цезария: – Что за ужасы вы говорите, Максимилиан! Это просто закат такой сегодня багровый. Никак не может быть страшнее, чем тогда, когда только по официальным данным было 130 убитых и 300 раненых! Давайте не станем вспоминать тот кошмар!
Фасмер: – Простите, я не хотел Вас пугать! Просто смотрел сейчас в окно и удивлялся странности и сплетённости мироздания, людей и судеб….
Цезария: – Что Вы хотите этим сказать? Что имеете ввиду?