Палата позволяла себе пропускать обеды. Вечерами Юля все также уходила, а женщины давали советы. Однажды она принесла большой бумажный самолет и привязала рядом с человечком.
В понедельник, в большой обход, доктор Травкин, как всегда обстоятельно изложив суть дела, вдруг поплыл в улыбке:
– Слушай, кто тебя воспитывал, чего ты ползаешь. Я снимаю с себя ответственность.
– Помните, Маресьев.
– Понятно, – улыбка съехала с его лица, – пошли отсюда. Пионерка, мать твою.
Женщины прислушивались. Свита удалилась, а баба Галя от кровати к кровати, зигзагом подошла к окну, посмотрела и вдруг повернулась к Юле:
– Это кто у тебя, оберег? – прищурилась на глиняного человечка.
– А вы посмотрите.
Старушка взяла фигурку за толстый зад и повертела.
– Смеется.
– Дай посмотреть.
Отвязанный божок был пущен по кругу. Его передавали с кровати на кровать, разглядывали со всех сторон.
Вера Степановна, терпеливо ждавшая своей очереди, долго не выпускала его из рук и вдруг заухала, заухала и раскатилась горошистым смехом:
– Ой, не могу. Да это. Это… Бабоньки, да это.
– Кто? Ну кто?
Оглянувшись по сторонам, Вера Степановна приподнялась на подушках и дважды шепнула запретное слово. Разахались, фигурка снова была пущена по кругу, на этот раз подолгу задерживаясь в руках. Зашедшей навести порядок Свете тоже дали подержать. Она раскраснелась, подтянула вырез на груди и вернула человечка Юле.
– Спать, женщины, спать.
В эту ночь долго не могли уснуть. Хихикали, рассказывали про своих мужчин.
Во вторник бабу Галю забрал представитель дома престарелых, Веру Степановну перевели в краевую, а Рината отпросилась на новогодние праздники домой.
31 декабря в 6.30 утра у одиннадцатой палаты появилась женщина в светлом деловом костюме. Короткая юбка и полусапожки на высокой шпильке соединялись плотными черными колготками. В высокой прическе трепетала крыльями бабочка.
Опираясь на палку, она прошла мимо поста сестры в конец коридора и повернула за угол. Рыжебородый спал. Женщина подошла к тумбочке у его кровати, покачала крылья маленького самолетика бумажной эскадрильи, делавшей поверхность похожей на аэродром, осторожно отодвинула и положила на освободившийся край пачку дорогих дамских сигарет. Потом прошла в душевую, по скользким мокрым плиткам до окна, открыла и посмотрела вниз. В окнах ординаторской этажом ниже горел свет.
Взяв выписной лист, она осторожно двинулась вдоль открытых палат. Мужских и женских. И везде были привязаны руки и ноги – немыслимое количество железа на один квадратный метр. Сломанные тела и судьбы.