Положил перед собой чистый лист и провёл первую линию.
***
Июньское утро. Воробьи щебечут за окном.
До подъёма еще минут пятнадцать, но Ермолай уже раскрыл глаза и тихо лежал, прислушиваясь к ровному сонному дыханию жены рядом. Выключил будильник на телефоне, осторожно сел на край дивана, но мягкотелый предательски скрипнул пожилыми пружинами, отчего Аня перевернулась на спину и сладко чмокнула губами-бантиками. Не проснулась.
На цыпочках прошёл на кухню. Пять минут колдовства, и бело-желтые полукруги, усыпанные рубленой петрушкой, укропом и луком, с кусочками расплывшегося сыра перекочевали на две тарелки, а турка зашумела на плите. Прислушиваясь, как супруга шумит водой в ванной, написал ответ: «Поздравляю. В два. Позже никак».
Услышал, как открылась дверь.
– Ань, иди. Яичница с зеленью, как ты любишь.
Она зашла, прикрывая зевок. Села напротив. Время добавило округлости ее телу и теплоты лицу.
– Вкусняга! – хлебнула кофе. – Брюки погладила – в шкафу висят.
– Ага. Гуд.
– Сегодня к Педро или к этому… Акуловичу?
Он широко растянул губы в ответ:
– Акиловичу. Не-е, сегодня отдельный заказчик.
Аня надула губы, нахмурила тонкие брови.
– Заказчица, скорее. Такое платье сама бы носила. И чего ты, не понимаю, его на конкурс не отдал?! Тимофеевна точно не прокатила бы.
Уголки его глаз сморщились от легкой улыбки, ощущая правоту и в то же время – напрасность её ревности. Ермолай тихо с нежностью сказал:
– Анют, сошью тебе платье. И не одно. Все подруги твои по-рачьи глаза выпучат, – встал, чмокнул в губы. – И забей ты на этот конкурс – будет другой. Нам главное родить, а потом уже… всё решим.
Ушёл в комнату.
***
В начале третьего они сидели за капучино в кофейне. Он не узнавал Кристину: синяк под глазом хорошо прикрыт крем-пудрой и едва заметен, вспухшая бровь заклеена пластырем телесного цвета – всё это цена серебра на турнире, но, несмотря на красивые витые локоны и цветастый топ и джинсы от Габбана с Дольче, глаза её были мутные, а взгляд – вялый.
– На полгода, значит… Летишь завтра? – спросил Ермолай.
– Да. Где-то так… Врачи сказали, если повезёт, мама за шесть месяцев будет в норме, – Кристина встала с сердитым лицом, но одарила вымученной улыбкой: – Ладно, друг, пошла я. Треснуть бы тебе, чтоб жену не обманывал. А за платье спасибо.
Он тоже встал.
– Не провожай.
Ермолай опустошил чашку, расплатился и не спеша, нежась в теплых летних лучах, зашагал к метро. Звонок. На экране высветился незнакомый номер.
– Да.
– Степанов, Ермолай? Это Василиса Тимофеевна. Ты зайди ко мне завтра утром.
– Хорошо. А что-то случилось?