Стась еще тогда, на уроке, подумал, что играться в благородство, когда за тобой не только твоя жизнь, но жизни родных, глупо. Решил про себя: если тварь не имеет к тебе сострадания, будь с ней еще более жесток и непредсказуем, чем она сама, иначе судьба твоя – сдохнуть в ее пасти, превратившись в кучу воняющего через века дерьма.
Публика в каземате собралась самая разношерстная: купцы, разбойники с дорог, воры и мухлевщики, даже пара растратившихся чиновников. Впрочем, Стасю не было до них дела, наматывал круги по двору да думал, каким образом отскочить от этого вместилища потерь и горя.
Беспокоило то, что, сам того не желая, приобрел неожиданный вес в камере. Уже не раз ловил ревнивый взгляд Рыжего, когда мужички обращались за разъяснением своих насущных вопросов. Нет у человека воли и головы на плечах, не откажешь же… А если совет помогал чем-то… Так и рос нежеланный авторитет на ровном месте, потому как доброе слово бежит впереди того, кому оно предназначено.
Инстинктивно Стась понимал, что он, будто песчинка, попавшая в отлаженный и точный часовой механизм Рыжего, заставляет его сбоить, подвергая власть вора в тюрьме пока не осмеянию, но уже сомнению.
Все это должно было закончиться. И, к сожалению, просчитав людоедскую сущность Рыжего, выбравшегося на свою кочку воровского мира через изрядную долю жестокости, хитрости и подлости, Стась знал: такие люди свои растущие проблемы уничтожают в зародыше.
Поэтому почти не удивился, когда цыганенок-конокрад Васек, проходя мимо и мило улыбаясь, почти незаметным движением ткнул заточкой в самый центр груди – туда, где точно достанешь до сердца. Если бы не материнская ладанка, быть бы Стасю молодым красивым трупом.
Острие проволоки, соскользнув с образа Божьей матери Остробрамской, лишь пропороло кожу. Второго шанса Стась цыгану не дал, резким хуком в висок заставив негодяя прилечь отдохнуть в мягкую тюремную грязь.
– Везет тебе, ссучонок… – сквозь редкие зубы сплюнул под ноги Рыжий, – но ничо, дай время… не всегда будешь такой бодрый.
Стас, впервые за долгие дни заключения, позволил себе прямо взглянуть в шальные зенки вора, пытаясь понять, что таится там, в глубине черной и отпетой не раз души. Удивился, увидев там страх. И тут же понял, что это худшее, что может быть. Как говорил отец, даже крыса, загнанная в угол, начинает нападать и огрызаться. А тут – целый человекозверь, во взгляде которого ясно читалось: либо ты, либо я.
Под общими недоуменными взорами Стась подошел к надзирателю и тихо сказал:
– У меня для следователя важные новости есть. Передайте, что срочно.